– Погоди-ка… я не ослышался? Ты мечтаешь стать жнецом?
– Я не думаю, что это хуже, чем моя теперешняя жизнь.
Тут жнец не выдержал и разразился захлёбывающимся издевательским смехом, да так, что ему даже пришлось опереться рукой на подоконник. Уязвлённый, Ники было вскинулся, но потом опустил глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать блокнот, всё ещё зажатый в ладони. Впрочем, внимание тут же стало неподдельным. На картинке проступили гладкие волосы, хищные черты лица и два чёрных провала в глазницах, усечённые с верхнего и нижнего краёв дугами век, – копия того, кто стоял перед ним сейчас.
– А ведь ты точно так же смеялся и пятьсот лет назад, пытая девушек у себя в подвалах, – сказал вдруг Ники, и у него самого по коже пошел мороз от того, как равнодушно это прозвучало.
Жнец резко оборвал смех и застыл, напряжённый точно струна.
– Сезар ди Оливейра.
***
Это было набором букв.
Нет, не так. Это было набором букв поначалу. А потом они срослись в имя. То-самое-имя, и даже исконный португальский говор чёртов мальчишка отлично воспроизвёл.
Его раскололи надвое. Вельд буквально почувствовал, как мёртвые ткани мозга превращаются в монолитную ледяную глыбу, которую тут же раскалывает зигзагообразная трещина, уходящая вглубь, в самое нутро.
Вдохни.
«Пятьсот лет без кислорода. Я не помню, как…»
Вдохни.
И он вдохнул. И понял каким-то краешком крошащегося сознания, что этот мальчишка, Никита Орлов, перевернул песочные часы, в которых даже приблизительное количество песка было неизвестно.
– Я вижу это с тех пор, как мне в руки попало перо. Каждую ночь. Я знаю о тебе многое… Сезар ди Оливейра.
– Не произноси это имя… – хрипло попросил Вельд. – Мне нельзя, понимаешь? Нельзя его знать.
– Но почему? – мальчишка опять свёл свои дурацкие брови домиком – притворяется или и вправду не понимает?.
– Это непреложное правило, вот почему.
– Скучно это, наверное, – хуева туча непреложных правил.
Вельд кое-как совладал с собой и даже попытался усмехнуться:
– Это вообще скучно – быть немёртвым.
– А почему жнецам нельзя знать имён, которые у них были при жизни?
Нервным жестом Вельд одёрнул рукава. Сначала левый, потом правый. И подумал, что этого мальчишку отнюдь не назовёшь глупым: хорошие вопросы задаёт.
– Они нам больше не принадлежат. Мы перерождаемся не людьми, а продолжением нашей госпожи.
– Вы не можете быть её продолжением, – упрямо возразил Ники. – Ребята, у вас же есть воля и чувства… ну, в самом деле!
– Не чувства… – Вельд покачал головой, – лишь жалкое их подобие. А что же до воли… без воли мы не будем способны к действию. Жнецов чересчур много, чтобы каждым из них можно было управлять, словно марионеткой… Но для обуздания воли хватает и того факта, что её пальцы плотно сомкнуты на душе каждого из нас. В её руках наша… окончательная смерть.
Это было непривычно – чувствовать движение собственных губ с такой поразительной чёткостью.
– Если она такая могущественная, то… может что-нибудь сделать со мной? – не унимался упрямый мальчишка.
– Смотря, что именно ты имеешь в виду, – сказал Вельд. – Смерть не может уничтожить ни одного человека собственными руками. Даже в тот самый миг, который значится в наших списках напротив его имени.
– Она может… – Ники обхватил себя руками, – может сделать меня нормальным?
– Ты хочешь, чтобы Смерть отняла твой дар?
– Да не дар это! – воскликнул он, сжимая воспалённые, обветренные губы в сердитую линию. – Проклятье! Самое настоящее проклятье… – и выдохнул. – И как твоё имя теперь?
– Вальдемар, – помедлив, сказал Вельд. Имя, носимое им веками, звучало так, как на ком-нибудь смотрится плохо сидящая одежда. – Вальдемар, старший жнец канцелярии смертей, – и насмешливо: – Позвольте отрекомендоваться.
– Чертовски пафосно, – Ники хмыкнул, – но ты и выглядишь соответственно.
Вельд не стал возражать. Он был, в общем-то, согласен.
– Так что? Может она это или нет?