– Не спеши обвинять Вальдемара в его опрометчивом поступке, дорогой мой Люциан, – это могло бы быть сказано тоном заботливой мамаши или проповедницы, если бы у Смерти не было такого монотонного, утробного, скудного на интонации голоса. Если бы у неё был тон. – В конце концов, судьба всё оборачивает нам на пользу.
– О, сказали бы вы это мойрам, – с сарказмом промолвил Люциан, и её синюшные губы искривились в намёке на усмешку.
– Мойры не властны над судьбой, несмотря на всю их самодеятельность. Судьба – нечто настолько же незыблемое, насколько Тьма и Свет. Но речь совсем не о том. Вальдемар…
– Госпожа? – бесстрастно отозвался Вельд.
– Мальчик назначил цену за твоё перо. И сделал предложение, от которого мы просто не имеем права отказаться.
– Он ещё может передумать…
– Он не передумает, – осекла Смерть. – Дар тяготит его. В конце концов, это непомерная ноша для простого смертного, – видеть и слышать одновременно.
– Что я должен сделать? – почти обреченно осведомился он.
– Пока что твоя задача – заставить Никиту довериться тебе. Тебя будет тянуть к месту хранения пера, но влечение это даёт и обратный эффект, так что ничего сложного.
– И что потом?
Выпуклые белёсые глаза Смерти на секунду словно бы заволокла недобрая маслянистая дымка. Но секунду спустя они снова остекленели, и Вельд решил, что ему померещилось.
– Вот когда наступит это «потом», тогда я скажу тебе, что делать.
Вельд кивнул, отмечая жутко недовольное выражение, застывшее на лице Люциана. Было у него такое подозрение, что это «потом» окажется весьма и весьма нелицеприятным. Не было лишь выбора…
Впрочем, выбор здесь был ни к месту.
– Так что же, я теперь состою нянькой при смертном мальчишке? – чуть надменно уточнил он. – Но кто-то же должен заниматься делами исполнительного отдела канцелярии. Не то чтобы я не рад избавиться от выгуливания стажёров, но…
– Лукреция, я полагаю, достаточно компетентна, – холодные глаза явственно говорили: «Незаменимых не бывает, Вальдемар». Сегодня этот взгляд не уязвлял так, как это обычно бывало, мелькнула лишь дурацкая мысль, что глаза Смерти напоминают мутные стекляшки.
– Больше вопросов, полагаю, не последует?
– Нет, госпожа. Я всё понял.
Очередная ложь. Вельд уже ни черта не понимал.
***
Кац пах куревом и немного перегаром. И был жутко растрёпан. И вообще, рожа у него была похмельная. Но, к неудовольствию Ники, менее привлекательным Кац от этого не становился. Это как… ну, рисование, например. Кто-то может, а кто-то нет. Вот так и с привлекательностью: кто-то – хронически клёвый Андрей Кац, а кто-то – неуклюжий, угрюмый Никита Орлов.
«Так… ты пришел сюда не ради окончательного обращения в пидораса», – поспешил Ники одёрнуть себя.
– Я не помешал? – хмурясь, спросил он, бредя на кухню вслед за Андреем.
– Нет… Нет, конечно, не помешал! – поспешил заверить Кац. – Я рад тебя видеть, правда…
Ники видел, что он вправду был рад. Но лучше бы врал, право слово.
– Кофе будешь?
– Да не суетись ты, – сев на край диванчика в углу кухни, Ники недовольно поморщился. – Впрочем, ладно, давай свой кофе.
Стараясь внять призыву не суетиться, Кац с прилежным видом вылил из турки остатки недавно сваренного кофе и поставил перед ним чашку. Потом замер между мойкой и плитой, поближе к вытяжке, и закурил свой Parliament.
– Хреново выглядишь, – сообщил он, внимательно оглядев Никиту. Тот вздохнул.
– Не все могут выглядеть охуенно круглые сутки, знаешь ли. И вообще… посмотрел бы я на тебя, если бы ты постоянно ловил глюки.
– Глюки?
– Ага. Только не делай вид, что ничего не понял. Сам же сказал, что нельзя называть им своего имени, – значит, тоже их видишь.
– Так ты их видишь?
– Вижу. Слышу. После того, как меня вытащили с того света.
– Нет. Нет, Ники… Я их, к счастью, не вижу и не видел никогда. Только так называемых жнецов, да и то лишь по их прихоти, – Кац нервно усмехнулся. – Слышу тоже редко. Только чувствую. Но живых людей чувствовать гораздо легче, чем мёртвых.