— Что мне теперь делать?..
— Прогони. А если продолжит доставать — расскажи медсестрам. Оповестить твоих родителей?
— Не надо… Сама разбирусь. Спасибо, Сью.
— Не за что, — широко улыбнулась Сьюзи, — Ладно, давай забудем об этом неудачнике. Лучше посмотрим на то, что я тебе принесла!
Хорошей девушкой была Сью. С ней таких проблем не было, как с Эдвардом и моими родителями.
А потом снова пришел Эдвард. Кротко смотрел на меня, готовясь внимать каждому моему слову. Как собачка, положившая голову на колени хозяину. Я открыла рот, чтобы сказать «уходи», но в горле застрял ком. Я так и не решилась прогнать его.
— Я принес тебе ловец снов, который ты мне сплела, — сказал он.
Достал сие чудо. Кривое, непонятное, жутко лохматое.
— Что это за жуть? — пробурчала я.
— Мне нравится, — сказал он, — Ты ведь делала, старалась. Хоть и ненавидишь рукоделие.
Он посмотрел на пяльцы и почти чистую канву в моих руках. И сник.
— Вот как? Ты действительно меняешься, Дори. Наверное, мне стоит смириться с тем, что ты уже не та, что прежде.
Да… Да! До него доходит!
— Но бросить тебя в таком состоянии? — он издал какой-то неопределённый смешок, — Вот уж нет.
— Я хочу гулять, — сказала я.
— Так пошли, выйдем.
— Не выпустят.
— Подойди и попроси. Может, разрешат.
Я вышла из палаты и подошла к дежурному посту. Попросилась выйти и погулять. Медсестры, оторвавшись от перемывания костей знакомым, энергично закивали и продолжили увлеченно болтать. Тогда я вернулась в палату и сообщила повеселевшему Эдварду, что нам разрешили.
И вот, мы покинули белые стены. Неспеша гуляли по двору. Мои плечи укрывало его пальто. Я держала его под руку. Мы неспеша прогуливались по аллеям, посыпанных галькой, под ногами шуршали ароматные листья. Среди оскудевших ветвей прятались птицы, пахло дымом, булочками и корицей. Кто-то на улице жарил барбекю, огонь трещал, пожирая дерево. Женщины на скамейке едва слышно переговаривались, их болтовня походила на журчание реки. Дети чертили палками на песке. По забору изящно переступал лапами кот с шерстью, будто сотканной из огня. И вся эта осень была словно его огненная шерсть, такая же яркая в своей обыденности.
— Я никогда не замечала этой красоты, — пробормотала я, — Почему-то мне кажется, что не замечала. Мир красиво умирает, чтобы так же красиво возродиться.
— Всё циклично, — сказал Эдвард, — С деревьев опадут листья, а потом заново расцветут.
— Но это будут уже не те листья, что были прежде. А те умрут, никем не замеченные, — возразила я, — Грустно это. Так красиво и так грустно. Тогда почему так красиво? Не находишь это несправедливым?
— Смерть — это другая сторона жизни.
— Только смерть — лишь круги на водной глади жизни. А жизнь — она сильнее. Рано или поздно солнце разгоняет тьму.
— Ты так по-детски наивна, — с внезапной злостью сказал он, — Меня всегда бесило в тебе это.
— Как солнце слепит глаза? — усмехнулась я.
Он залепил мне пощёчину. Я почувствовала привкус крови. Поднесла руку к рассеченой губе. На кончиках пальцев остались красные капли. Ярко-красное на фоне белизны.
А потом его губы коснулись моих, забрав эту кровь. Всего на одну секунду, но этого хватило, чтобы внутри меня всё перевернулось.
— Это было, это было… — шептала я, пятясь от него, — Сквер… Нет, парк. Нависающие деревья. Колесо обозрения. Лошади вдали. Скамейки. Запах хвои. Да! И хрустящие ветки.
— Первый поцелуй, — пробормотал он, — На твоих губах были капли мороженного. И я слизнул их. А ты сказала, что это мерзко.
— Это мерзко! — упрямо замотала я головой.
— Ты всегда всё, что делаю я, называешь мерзким, — прорычал он, — А всякую дурь находишь трогательной и красивой. Почему ты какие-то деревья любишь больше меня?! Вся эта осень, лето, колесо обозрения — всё это бездушно! А я живой человек! И я люблю тебя! Люблю, как ты этого не понимаешь?!
Я подскользнулась и упала в лужу. Ударившись затылком.