Я рассказывала ему всё, что творилось у меня на душе, а он смотрел на меня с пониманием и какой-то необычной теплотой. А его улыбка рвала меня на части.
В июне я окончательно оттаяла. И впервые задалась вопросом: что он хотел взамен? Всё решил последний урок ночью пятого июня.
— Итак, настало время для последнего урока, — сказал он тогда, — Помнишь сказку про девочку и солнечного зайчика? О чем она была?
— О том, что иногда нужно отпускать, как бы сильно ты не хотел удержать.
— Я ждал от тебя этих слов. Потому что ты должна отпустить и меня.
Я с удивлением на него посмотрела. Он печально улыбнулся, растрепав мою прическу.
— Но я люблю тебя! — сказала я.
Эти слова сами вырвались. Как ни странно, я не почувствовала никакого стыда. Только облегчение и мимолетное счастье. Даже если он отвергнет меня после этого.
— Скажи, кто любит цветок больше — тот, кто его срывает или тот, кто его поливает?
— Я не умею любить, как садовник, — помотала я головой, — Я люблю как девчонка, сорвавшая красивый цветок и украсившая им волосы. Или как юноша, собравший букет из васильков и отнесший его своей матери.
— Умеешь, ты даже не представляешь, как умеешь, — с неожиданной нежностью сказал он.
— Хотя бы скажи, почему я должна тебя отпустить? — спросила я дрожащим голосом.
— Потому что я ухожу. Я Секунда, одно мгновение, раз — я перед тобой, два — я обратился в прошлое.
— Это так жестоко — задабривать уличную кошку куском мяса, отогреть её, отмыть, окутать своей любовью, а потом выбросить на улицу.
— Я… Я знаю.
Он опустил взгляд. Ресницы задрожали, их тень упала на его щеки персикового цвета.
— Не надо было тебя приручать, — невесело усмехнулся он.
— От чего ты бежишь? Вот без этих игр в мелодию, 10 секунд и оттаивание. Чего ты боишься?
Он тяжело вздохнул.
— Я не бегу. Просто моя семья постоянно переезжает.
— В смысле?
— Работа у моего отца такая. Из города в город. Сколько я себя помню, мы постоянно переезжаем. А бросить его я не могу. Я его единственный живой родственник.
— Ой…
— Я предпочитаю слишком не привязываться к людям, чтобы потом не грустно было расставаться. Хотя, знаешь, мне это так надоело. Даже ветру иногда хочется отдыхать.
— Так останься. Пожалуйста.
— Я не могу бросить отца. Без меня он острее будет чувствовать своё одиночество и думать о матери. Знаешь… Много думать, пока это не превратится в навязчивую идею. Я последний якорь, удерживающий его от этого. Может, ты поедешь со мной?
Он с надеждой посмотрел на меня. И я поняла: он тоже чувствует что-то ко мне, но не бросит отца. Он не хочет произносить эти слова, но всё равно делает это.
— Знаешь, у меня тоже отец, — улыбнулась я, — Я дам тебе ответ завтра. Перед этим мне надо убедиться, что он совсем не сопьется без меня.
— Хорошо, — кивнул он, — На рассвете приходи сюда. Только не опаздывай: в двенадцать мы улетаем.
И я побежала босиком по песку, без причины совершенно счастливая. С головой погрузилась в прохладу подъезда, открыла дверь, ведущую в квартиру. Отец дрых в комнате, сжимая в руках папку с какими-то листочками. Я осторожно вытащила её из его цепких рук и открыла её. На пол дождём посыпались письма отца к матери. Тогда ему было двадцать лет.
Где ты? Одно небо над нашей головой и один полумесяц,
И если мы посмотрим на него в 3 часа ночи,
То увидим свет звёзд, окутывающий нас.
По крайней мере, его увижу я.