Коридоры опустели. Зимой здесь обычно тоскливо, насколько я помню. За окном шёл дождь вперемешку с мокрым снегом. Я поднялась на крышу, села на край и принялась смотреть на небо.
— Привет, — сказал какой-то парень.
В его уши были воткнуты наушники.
— Дай плеер, — сказала я.
— Окей, — сказал он. — Кому-то надо погрустить. Понял. Только двадцать минут, ладно?
Он дал мне плеер.
— Тут есть много грустных песен. Тыкай на любую и, скорее всего, не ошибёшься.
Я кивнула. Он перешёл на другую сторону и устроился за будкой. Я легла на холодную поверхность крыши. Снег падал с неба, засыпал меня, целовал мою кожу, таял в волосах. И мне хотелось навсегда остаться здесь, в этом снегу. А может быть, и самим снегом стать.
— Если заснуть среди цветов черёмухи, то во сне ты можешь стать снегом. Ощущения здоровские, вот только таять очень больно…
Ворон сел рядом со мной. На нём был ярко-красный шарф, который ему совсем не шёл. Не глядя на меня, он обмотал шарфом и мою шею.
— До сих пор не могу просушить своё оперение. Кто бы батарею мне подогнал?
— И почему вы все так любите говорит загадками?
— Все — это кто? — заинтересовался Ворон.
— Просто я ходила на задний двор, потому что туда выходят окна из Склепа. И там я услышала голос, который сказал мне не оборачиваться, иначе он исчезнет. И он сказал мне, что у тех, кто встречает первый снег вдвоём, возникает связь на всю жизнь.
Ворон побледнел.
— Неужели Скрипичный Ключ? Он же ни с кем не разговаривал… Я от него мог добиться только посиделок вдвоём. Видимо, он, после того как сколлапсировал, стал более разговорчивым.
Я посмотрела вдаль. Показалось, что снежинки осветили лучи рассвета. Но были по-прежнему сумерки, лиловые, сгущающиеся. И пусть. Ненавижу утро.
— Когда я успела стать такой? — спросила я.
— Какой? По-моему, ты классная.
— Воспоминания куда-то ускользают. Я не понимаю, кто я, что со мной случилось. Я даже прочитать ничего не могу, хотя выпрашивала у Халатов книги. Буквы смешиваются.
— Ты сейчас моё состояние описала, — улыбнулся Ворон. — Я даже не помню, с каких пор мне не дают покоя кошмары. Быть может, мои крылья всегда были черны. И я — чёрная дыра, которая затягивает свет. Это так невыносимо.
— А как же твоя суженная?
— Я искал её. Я столько искал её. Вглядывался в лица девчонок, пытаясь отыскать что-то от музы. Но нет. Её не было нигде. Какое-то время я думал, что это Мелодия, но потом понял, что ей самой нужна помощь.
— Найдёшь ещё. Уверена, найдёшь.
— Только где? — хмыкнул Ворон.
Ко мне подошёл парень, протянув руку за плеером. Я протянула его. Тот удовлетворённо кивнул и ушёл.
— Хочешь, покажу тебе кое-что получше, чем-то, что ты только что слушала? — предложил Ворон.
— Давай. Дерзай.
Он лёг на крышу и указал на место рядом с собой.
— Закрой глаза, — сказал он. — Расслабься.
В голове роились мысли. Они не давали друг другу прохода.
— Да перестань ты думать. Просто… лежи, и всё. Мысли — это облака. Будь ветром, разгони их.
Я попыталась последовать его совету. Стало как-то спокойно. Поверхность крыши превратилась в тёплую траву, снег — в лепестки цветов. Ветер шумел, трепал мои молосы. Сквозь него тихо прорывалась песня. Я вся обратилась в слух, впитывая каждую ноту. Песня походила на шум прибоя и крики чаек, на шелест леса и стрекот кузнечиков, на треск костра и звон капель. Словно полуденный зной и запах ягодного варенья, словно цветущая черемуха и спелая вишня, словно крылья голубя и изогнутая шея лебедя, словно спираль ракушки и пятна камня на пляже.
— Что это? — прошептала я.
— Говорят, это поёт само здание, — сказал Ворон. — Скрипичный Ключ часто играл эту мелодию.
— Да, я помню. Она очень красивая.