Не знаю, хочется сказать так много, но получается так мало. Я просто жду твоего ответа. Обожаю тебя, солнышко. Постарайся выспаться.
С любовью,
Люциус А. Малфой.
***
23 декабря, 1968 год.
Прости, дорогая, отец запретил раскрывать координаты.
Я скучаю. И пусть, только как друг, но до судорог.
Письмо, наверное, получится рваным и каким-то странным. Как и мои мысли, впрочем. Я ведь люблю тебя. До дрожи в коленях. До судорог в пальцах. До подгибающихся коленей.
Светлая. Ты такая светлая, господи.
Ты будто излучаешь сияние. Ты улыбаешься совсем по-особенному. И знаешь что? Ты нужна мне. Нужна вот такая вот, с выбившимися из пучка прядями, в нелепой квиддичной форме и на метле, с твоей любовью к мороженому, с твоим котом, с мечтательным выражением лица, с мизинчиком, который ты обязательно прикладываешь к уголку губ, когда что-то вспоминаешь. Вот такая, какая есть.
Я люблю тебя. Безмерно. Нереально сильно. И прекрасно понимаю, что ты меня не то чтобы ненавидишь, не то чтобы недолюбливаешь, но ближе, чем как друга или даже хорошего знакомого, не подпускаешь. И это больно.
Просто знай, что я готов умереть за тебя. Такую милую, желанную, нелепую и прекрасную. Теперь моя жизнь навсегда в твоих длинных бледных пальчиках.
С любовью,
Антонин Л. Долохов.
***
23 декабря, 1968 год.
Здравствуй, котёнок!
Не смог отправить письмо раньше, был занят. Это Тони, не пугайся. Как там помолвка? Наверняка с ног сбились, ммм?? Ладно тебе, не строй такую пугающую гримаску, хотя ты прелесть, когда злишься.
С наступающим тебя рождеством. Передавай привет Люциусу.
С наилучшими пожеланиями,
Антонин Л. Долохов.
***
Блэк кастл,
24 декабря, 1968 год.
Малфой, одурел!
Нет, не спорю, я много учу, но не нужно выставлять это так, будто я носа от книг не поднимаю! Привет, кстати.
За окном снег. Он не идёт, ОН ВАЛИТ. Тётя Мел левитирует его за дом, где малышня играет в снежки и лепит крепости. Поверьте мне, мистер Малфой, ваша невеста пока что лидирует по попаданиям в движущиеся объекты. Вам понравится, сударь.
Нашла восхитительный справочник по рунам.Обязательно покажу.
Тётя Дорея пыталась научить меня рисовать. Я бездарность, Люц. Ну, не совсем уж и бездарность, но твоего таланта у меня точно нет.
Знаешь, твои письма заставляют меня улыбаться. Уже несколько раз его перечитала, леди Кассиопея хихикает. Как думаешь, реально ли на портрет силенцио наложить?
Знаю, что нельзя, не ори.
Хочется верить, что и от моих писем у тебя что-то там внутри сжимается, переворачивается и опускается до кончиков пальцев. Люблю тебя, дурак.