— Вы говорили, — начала я, отодвигая от себя пустую тарелку, — что знаете о проблеме моей сестры и, более того, можете предложить помощь. Какого рода?
Он будто пришёл в себя. Мужчина усмехнулся и свёл кончики пальцев вместе, смотря на меня. Глаза его снова легко подсвечивались синим. Господи, канон, ну за что мне такие дыры в тебе?
— Знания, — прошептал он и радужка его глаза сузилась, становясь похожей на змеиную. Я сглотнула.
— Какого рода?
— Я знаю, как с этим справиться. С ограничением, — уточнил он, отворачиваясь. Наваждение пропало и я потрясённо покачала головой.
— Том, перестаньте кружить мне голову. Не выйдет, — я, потерянно моргая, приложила к переносице два пальца и зажмурилась. Вроде помогло.
Он рассмеялся и всё-таки улыбнулся, совсем не так, как раньше, а по-человечески, будто не боясь показывать своих эмоций.
— Я не могу любить, это факт, — начал он, всё ещё обворожительно улыбаясь. — И ты ещё ребёнок, но ты, Нарцисса, уникальная, просто нереальная. Я уверен, что смог бы полюбить тебя. Не твоё тело, но душу, даже самую поломанную и рваную.
— Хотите сломать меня?
Его улыбка застыла, будто приклеенная. В его зрачках я увидела отражение своих полыхнувших ярко-синим глаз.
— Нельзя сломать то, что уже сломано, Том.
— Сломано, — он рассмеялся, будто придя в себя. — Кто же мог тебя сломать, маленькая?
— Она.
Мужчина застыл и улыбка медленно увяла; в глазах появилось недоверие и беспокойство.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я улыбнулась и взяла в похолодевшие руки меню. Он молчал, пока я заказывала ещё две чашки так понравившегося мне чая. Всё так же молча положил деньги и подождал, пока я возьму в руки одну из кружек и отопью глоток.
— Тебе когда-нибудь приходилось жить две жизни? А мне да. И, поверь мне, пока я лежала трое суток без памяти здесь, я успела прожить тридцать лет в другом мире, в теле обычной женщины. Не хочу говорить, что я перенесла там, но после случившегося я ещё год приходила в себя, боясь спать по ночам. Я не хотела себе этого признавать, не хотела об этом думать, но факт остаётся фактом: это меня сломало, раздробило. Я пережила такое, что тебе и не снилось, Том. Я всего лишь в теле тринадцатилетней девочки, в своём теле, но моя душа побывала в междумирье, в другом мире и в самом Чистилище. И, знаешь что? Там страшно.
Томас потрясённо молчал. Молчала и я, чувствуя себя опустошённой от этой полуправды. И чем больше я думала о сказанном, тем больше я понимала, что сказала чистую, практически дистиллированную истину. То, чем была я в прошлой жизни, сломалось окончательно. Я стала совершенно другим человеком.
Ну, знаете, как это бывает. Однажды ты выкидываешь любимую красную помаду, больше не переслушиваешь любимую песню тысячи раз на дню, не носишь любимый свитер и не плачешь над, как тебе раньше казалось, восхитительным фильмом. Но вскоре ты покупаешь нежно-розовую помаду заместо старой, стрижёшь свои длинные волосы, находится новая книга, песня и фильм, что вгоняют тебя в дрожь, меняются даже люди, что окружают тебя. И ты, оглядываясь назад, вдруг понимаешь, что ты сейчас совершенно другой человек.
Но если у многих это происходит неизбежно и постепенно, то я поменялась резко.
Я буквально слышала хруст собственной души.
— Маленькая…
Шёпот мужчины, смотревшего на меня со странной смесью сочувствия, нежности и больной горечи, отвлёк меня от самокопания.
— Я не знал…
— Да вы и не могли знать, — я улыбнулась, окончательно приходя в себя, и заправила за ухо выбившуюся из косы прядь. — Видите, я тут, перед вами, из плоти и крови, совершенно живая. Просто слово «поломанная» несёт для меня более глубокий смысл, чем для всех.
Мужчина кивнул и снова задумался, давая мне время отдышаться и прийти в себя.
— Сначала я подумал, что ты преувеличиваешь. Теперь мне кажется, будто ты преуменьшаешь свои проблемы, — он тихо рассмеялся и лукаво посмотрел на меня, отсалютовав чашкой. — Знаешь, что я сказал своим людям? Что иду на переговоры, от которых зависит жизнь нашего дела. Я не лгал.
— Хотите меня? Я имею в виду, в качестве союзника, естественно.
— Лисица… Да, хочу, чёрт возьми! Но ведь это выгодно, согласись?
— Люди не могут принадлежать людям, — я покачала головой и рассмеялась, наблюдая за ошарашенным выражением лица собеседника.
— Ты невозможная, — мужчина, пришедший в себя, расхохотался.
— Какая есть, — я улыбнулась и вновь скрестила руки на груди, улыбаясь. — Многим я нравлюсь.