- Мама, прекрати!
И вновь свет погас. Образы, что я успел увидеть, казались такими родными, такими близкими сердцу. Я завороженно смотрел на сцену, и боялся моргнуть, упустив тем самым что-то важное. Теперь, каждая секунда ожидания для меня длилась вечность.
Вспыхнувший луч прожектора, на этот раз, выхватил из темноты небольшое картонное дерево, примерно с метр высотой. Нарисованные ядовито красной краской яблоки ярко блестели. Рядом с деревом были разбросаны неказистые картонные камни, и кусты, слепленные на скорую руку. В следующий миг, с противоположных концов, в световой круг прожектора вбежали двое мальчишек. На голове у одного из них красовалась потертая фетровая шляпа, слегка для него великоватая. Второй сделал себе пиратскую повязку на правый глаз из какой-то черной тряпки. Оба держали в руках длинные деревянные палки, по форме напоминающие мечи.
- Защищайтесь, сударь, - крикнул мальчишка в фетровой шляпе.
После чего, захохотав во весь голос, оба ринулись в атаку друг на друга. И в момент, когда деревянные мечи соприкоснулись, свет потух. Потянулись бесконечно долгие секунды ожидания. Я чувствовал, как внутри нарастает нетерпение. Хотелось поскорее увидеть что-то очень для меня важное.
Когда луч прожектора вновь разрезал пространство, на сцене стоял дубовый письменный стол, с резными кабриолями, и деревянное кресло в схожем стиле, с красной обивкой спинки. Мальчик в фетровой шляпе из предыдущей сцены сидел в этом кресле рядом со столом. Его лицо, обращённое к зрителю, блистало в лучах прожектора, отчего легко можно было прочесть любую, даже самую незначительную, эмоцию. Сейчас оно выражало глубокую сосредоточенность – линия бровей грозно спускается к переносице, а на широком лбу проступили маленькие капли пота. В руках мальчик держал старый пленочный фотоаппарат, изучая находку со всех сторон. Каждый раз обнаружив что-то интересное, его настроение и поза резко менялись – с выражением неописуемого восторга он наклонялся вперед, вытянув перед собой руки, и, полулежа на столе, разглядывал сделанное открытие. Все те чувства, что отражались на лице мальчика, ярче любых слов передавали характер и настроение этой сцены.
Я искренне желал понять смысл происходящего и свои собственные чувства, увидеть во всем этом представлении ответ к затянувшимся поискам, но почему-то не мог. Все, что я видел на сцене, сейчас пробуждало в сознании лишь давно забытые воспоминания – о семье, друзьях, родных. В этом мрачном храме, со ступеней древнего амфитеатра, я будто бы смотрел на отрывки из своей собственной жизни – такие яркие и такие правдоподобные, словно перенесенные прямиком из глубин сознания. Весь этот спектакль удивительным образом перекликался с порой моей юности.
Могло ли случится так, что ответ действительно находился где-то в уголках памяти?
Очередная вспышка прожектора озарила в самом центре сцены прямоугольную ширму, рисунок которой, по всей видимости, изображал кирпичную стену. Прямо перед ней, спиной к зрителю, стоял мальчик с фотоаппаратом в руках, рассматривая расплывчатые фотографии, которыми была украшена ширма. Его поза, изгиб плеч и сжатые кулаки явно говорили о царившем на сцене напряжении – что-то сильно беспокоило этого ребенка. За его спиной, на переднем плане, через равные промежутки времени, пробегали другие дети в школьной форме – запрыгивая в круг света с одной стороны, через мгновение они вновь исчезали за его пределами с другой. И чем дольше мальчик изучал фотографии на ширме, тем старше становились пробегающие мимо него дети.
Незаметно поменялся и свет, падающий на сцену – из него вдруг исчезла вся нежность и мягкость, что так поразили меня в самом начале спектакля. Краски померкли, превратившись в тусклое подобие прежней, сочной, палитры. И вся притягательность сменилась равнодушием. Теперь, действо больше напоминало сюрреалистичный набросок неизвестного художника.
Вскоре, в лучах прожектора появилась женщина с каштановыми волосами из первой сцены. Я снова не смог разглядеть её лица, но отчётливо понял – в ней тоже произошли перемены. Подойдя к мальчику и обняв его за плечи, она какое-то время молча стояла рядом, изучая фотографии на ширме. После чего, взглянув в сверху вниз, в лицо мальчику, сказала:
- Все будет хорошо. Не переживай.
Эхом прозвучавшие слова погрузили всю сцену во мрак, оставив на душе неприятный осадок. Я вдруг понял, что из глаз этой женщины бесследно исчезли радость и душевная доброта, что раньше так притягательно сверкали во взгляде. Сейчас, то были самые обыкновенные карие глаза на усталом женском лице, в которых я больше не смог бы прочитать слово «люблю».