– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков.
– Аминь. Слава тебе, Боже наш, слава тебе. Царю небесный. Пресвятая Троица: Отче наш:
– Иже еси царствие твое, и сила, и слава отца и сына и святаго духа, ныне и присно и во веки веков.
– Аминь. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Слава и ныне. Придите, поклонимся.
– Благословен Бог наш.
– Придите, поклонимся. Благослови душе моя, Господи, Господи, Боже мой.
– Господи щедрый и милостивый, долготерпеливе и многомилостиве, внуши молитву нашу и вонми гласу моления нашего, сотвори с нами знамение во благо: настави нас на путь твой, еже ходите во истине твоей: возвесели сердца наша…
Хор и архангелы продолжали петь, и только один ангел молитв уже не слушал, глядя своими на удивление теплыми голубыми глазами в самую гущу толпы, откуда к нему пробирался другой ангел, подавая какие-то знаки. Совершенно сбит с толку и со смысла молитв, он, а вернее, она, опускала и поднимала огромные пушистые ресницы над идеально очерченными природой веками. Склоняя голову то в один бок, то в другой, она с интересом смотрела на приближающегося к ней коллегу. Все отчетливее становились его до этого не понятные ей знаки, и все заметнее сверток бумаги, скрепленный голубым сургучом. Но ее не терзало любопытство, ведь ангелам оно не присуще, она ожидала спокойно. Так могло показаться при взгляде на нее.
Ангел вглядывалась в голубую ленту и сургуч в тон ее глазам с усталостью и азартом одновременно. Эта лента могла означать лишь одно: послание зашифровано только для нее, никто другой не сможет его прочесть. А значит, задание особой важности.
Сидение без дела утомляло, но почти осязаемая усталость по итогам предыдущего задания заставляла ее украдкой тяжело вздыхать.
Запыхавшийся ангел вручил ей сверток, жестом прося поскорей развернуть. И она послушно развернула бумагу, глядя то на послание, то на посланца. А он все торопил ее прочесть. В общем-то, она вполне могла повернуть бумагу так, чтобы и он прочел. В конце концов, шеф всегда сочинял что-нибудь для любопытных, которые полезут читать ее задания. Это было их своеобразной игрой и секретом только для двоих. Однако иногда эта игра, так радовавшая ее, заставляла и печально нахмуриться. Одна из немногих женщин-воинов официально получала наиболее простые задания. Так что со временем коллеги стали подшучивать над ней: мол, лучше бы, как и другие барышни, в хоре пела и за грудничками приглядывала.
В такие моменты особенно сложно бывало подавить справедливый гнев. Что знали они о том, каково присмотреть за новорожденным, мать которого даже люди называли неблагополучной? Впрочем, это и ей помнить не полагалось. А если возвращаются воспоминания, значит, задание уже вступило в силу – отсчет пошел.
Перечитывая новое задание, она благодарно улыбалась, потому что снова может быть полезна Ему и людям.