Но одна мысль не переставала терзать ее. Если она вернется, проиграв, то задание не получит. Вечность безделья страшила больше вечности наказания, ведь наказание тоже предполагало труд. Труд нелюбимый, но Мария видела, что и с этим можно смириться. Люди смирялись...
Если она победит – проиграет Миша. А ей почему-то совсем не хотелось, чтобы у него были проблемы. Честным путем победить его ей не удастся, значит, нужно идти на хитрость. Но разве можно поступить так с тем, кто предложил работать вместе? И не поступит ли, в свой черед, он сам так, не схитрит ли?
Так прошла неделя. Не ведомое ей ранее отчаяние теперь накрепко к ней приклеилось. О Георгии никто не беспокоился. Несколько раз позвонили с работы. Но быстро успокоились и тихо уволили его, что называется, без суда и следствия за прогулы, сославшись на странность его поведения. Время, словно песок в песочных часах, неумолимо иссякало. Тогда отчаяние сменилось откровенным страхом, о котором на проповедях всегда говорили с осуждением: «Боишься, значит, не веришь…». Осуждение – как много его в этом мире. Как тщательно люди следят за чужими носами, от этого не успевая уследить за собственным. И ведь что забавно: если попытаться объяснить им это, значит выступить самой осуждающей их стороной. Получается замкнутый круг, в котором кто-то все-таки должен взять на себя ответственность и все грехи, чтобы их не совершали другие.
– Миленький, ну куда же ты подевался?! – восклицала она к концу восьмого дня.
Но никто не отвечал. Она выходила на улицу, часами бродила среди людей. Но больше уже не разнимала дерущихся, не подавала руки страждущим, не жалела бездомных собак. Словно у человеческого врача, у нее выработалось нечто вроде иммунитета к чужой боли. Ведь невозможно помочь одновременно всем. Нельзя спасти всех. Не всех спасать необходимо. Не всех должна спасти именно она.
Платьице быстро износилось, потому как она еще не научилась ухаживать за земными вещами. А воспользоваться чем-то магическим она не смела, опасаясь, что из-за использования своих сил окажется обнаруженной и наказанной. Раньше она боялась быть обнаруженной, поскольку желала успеть спасти Георгия, а теперь просто из страха за себя самое.
Вечером девятого дня она снова вышла во двор. Негромко пели птицы, уставшие за день, как люди, добывавшие себе еду и спасавшиеся от котов. Солнце клонилось к горизонту, тоже не желая быть одиноким. Люди шли по улицам парами, ревниво оберегая свое столь временное счастье, забывая, что рождаются они одинокими, а не в браке. Так она бродила недолго, ибо вскоре оказалась в каком-то богом заброшенном районе. Стемнело. Из ближайшего переулка доносились приглушенные звуки ударов, всхлипывания ребенка и женский смех. Откуда-то возникло странное человеческое желание бежать. Бежать чем дальше, тем лучше. Но ангельский дух возобладал, и она последовала на шум.
Мария неуверенно сделала несколько шагов, оставаясь в тени, тогда как вечернее освещение разворачивало на ее глазах кровавые картины битвы интересов.