— Мистер Блэндфорд?
— Я согласен с Муром, — задумчиво произнес Массачусетский судья. — Мы очень интересовались подобными вещами в Салеме триста лет назад. Мы сжигали людей на костре за меньшее. Мы не были слишком уверены в Боге, но мы определенно верили в дьявола. Надеюсь, это не свидетельство тенденции. Мы не церковный суд Средневековья. Мы не можем вернуться. Не думаю, что нам стоит вмешиваться. Нет, никогда больше.
— Спасибо. Мистер Ловски?
Судья Ловски подозрительно уставился на сейф. — Все это отдает зловонием. Но я согласен с господином Берком. Мы должны принять это. Если мы откажем в этом деле, каждый мировой судья в стране выдаст ордер по «пси». Сравните, Гудвин. Это возвращение к общим ордерам Британии восемнадцатого века. У нас была небольшая революция по этому поводу. Мэдисон, Записки Федералиста. Билль о правах, Мэдисон, в процитированном месте, и все будет насмарку. Через несколько лет мы получим сотню сейфов за то же самое. Там же. Время остановить это сейчас.
— Мистер Рэндольф?
Судья Рэндольф говорит во всех случаях с медленной резкостью, будто диктуя резчику по камню бессмертные надписи на антаблемент нового, величественного федерального здания. Он вырезал:
* КОНСТИТЦИОНЙ * ВПРОС *
А потом помрачнел, потому что первое слово при данных обстоятельствах было, пожалуй, лишним. Его клерки всегда совещались с клерками судьи Ловски, подбирая с непревзойденным мастерством сноски Ловски к сноскам Рэндольфа. Результат читался как страницы в «Своде законов третьего». Эта процедура требовала, чтобы судьи всегда соглашались; они находили это небольшой ценой, чтобы заплатить за изысканный результат.
— Мистер Эдмондс?
— Странное совпадение, не правда ли? Вот мы и на пороге тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Он бросил книгу на стол. — Это «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год» Оруэлла — самый строгий режим. Все граждане под наблюдением полиции двадцать четыре часа в сутки. Нет уединения в любое время. Полиция даже установила в домах и квартирах скрытые ТВ-камеры. Когда эта книга была популярна, сорок лет назад, многие смеялись. Это был абсурд. В Америке такого быть не может. Что ж, это случилось. Это здесь и сейчас, за исключением того, что ясновидение еще хуже, чем шпионское телевидение. Она проникает в наши умы. Мы должны отказать полиции в его использовании.
— Вы говорите так, будто действительно верите в эту чушь, — сказал Годвин.
Эдмондс пожал плечами.
— Спасибо, Мистер Эдмондс.
— Мадам Норд?
— Мои доводы в пользу предоставления истребования дела из нижестоящего суда, я думаю, покажутся абсолютно некомпетентными и неуместными для большинства из вас. И я ожидаю, что моего уважаемого брата, старшего помощника судьи, может хватить удар. Одним словом, я думаю, что Тайсон невиновен. Кроме того, я думаю, мы должны открыть сейф.
Наступило неловкое молчание.
Затем послышался шепот Оливера Годвина: — Не наезжайте, ребята. Никогда не забывайте, что мы — единственный верховный суд в мире с собственной мадам.
Хелен Норд расхохоталась.
Верховный судья постучал костяшками пальцев по столу. — Мы будем голосовать. Мадам Норд?
— Само собой.
Голосование шло в обратном порядке старшинства. Теория, которая казалась Эдмондсу совершенно ошибочной, состояла в том, что младшие судьи не будут подвержены влиянию старших. В этой группе, думал он, никто ни на кого не влияет. Девять суверенных независимых республик.
— Мистер Эдмондс?
— Согласен.
Требовалось еще два голоса.