Он видит свои руки — значит…
Нет! Это сон. Продолжение того давешнего кошмара. Конечно же, просто сон, потому что… ну, потому что иначе быть не может! Надо проснуться. За спиной у него зеркало в тяжелой бронзовой раме: сейчас он обернется — и не увидит в нем себя, даже ничего похожего на себя не увидит, потому что все это не может быть по-настоящему, и…
Он поворачивается к зеркалу — и видит там огонь.
Меж бронзовых завитушек пылает алое пламя, сверху донизу оплетенное жгутами тьмы. Болезненно ярко — так вспыхивает свеча за миг перед тем, как погаснуть. Над пламенем — серебристые стрелы мадхи: застыли, словно заломленные в отчаянии руки — и снизу вверх по ним стремительно расползается черная гниль.
А в следующий миг видение исчезает, и он видит в зеркале себя — но не таким, каким ожидал.
В зеркале он — в дорожной одежде, перепачканной и кое-где порванной; алый плащ за плечами превратился в изодранную бурую тряпку. В густых черных волосах — седые пряди, которых не было еще вчера. Изможденное лицо цвета земли; рот приоткрыт и жалко искривлен, к подбородку спускается блестящая дорожка слюны. Один глаз неестественно скошен к переносице, в другом, широко раскрытом — ужас и боль. Лицо безумца — и, может быть, уже мертвеца.
Урфин-здесь отшатывается, натыкается спиной на стол. Пытается что-то сказать — может быть, «пожалуйста», или «не надо» - но из горла вырывается только какое-то сипение.
Урфин-в-зеркале, жутко, не по-человечески оскалившись, знакомым жестом подносит указательный палец к середине лба.
Она здесь.
Не оборачиваясь, он нашаривает позади себя зеленую папку, запускает ею в зеркало — и оно взрывается ему в лицо осколками стекла.
Сверкающие осколки вспарывают фальшивую реальность: мир вокруг начинает расползаться стремительно, как истлевшая маска. Пузырятся и трескаются шпалеры на стенах, обнажая деревянные балки и перекрытия Мира Вверху. Звездное небо в окне облезает клочьями; за ним — непроглядная чернота.
Что за грубая подделка — как он мог хоть на миг поверить, что все это настоящее?!
«Безумный день», ха! Сколько же прошло на самом деле — минута, две?
Ветер вздымает в воздух листки бумаги, осколки стекла, обрывки неба; ветер сбивает его с ног — он катится по деревянному помосту, в последний миг вцепляется в какую-то балку, с трудом поднимается на ноги. Почему-то сейчас ему очень важно устоять на ногах. И понять, было ли в этом поддельном мире хоть что-то настоящее.
Бунтовщик Бер Лант — был на самом деле, или не было его? Кажется, был… А «План Джюса»? Не было — и теперь, наверное, уже не будет. А эта влюбленная дура? Вроде была… или нет? Черт ее знает, эти девчонки в униформе все на одно лицо, он никогда не обращал на них внимания… а надо было?
Хорошо, пусть так — но Изумрудным городом-то он правил на самом деле? Это уж точно не иллюзия?! Или… сейчас он и в этом не уверен. Может, когда-то и правил, да что толку? Реальность — вот она, ледяная, шаткая и скрипучая: и в этой реальности он — не хозяин даже самому себе.
А тот безумный марран с мальчишкой? Не было и их: это какая-то часть его собственной души, та, что все поняла с самого начала, отчаянно пыталась до него докричаться — а он не слушал…
Нет, не так. Рыжий Харт все-таки был. Только не сходил с ума. Но точно был. Обращался к нему, как к Богу, молил спасти, защитить…
А его Огненный Бог попался в ловушку.
И теперь — сползает в безумие, под напором ледяного ветра, дующего сразу со всех сторон, цепляясь за непрочную опору, в любой момент готовую рухнуть. Перед ним уходит в черное беззвездное небо лестница, возведенная его волей и разумом; и по крутым деревянным ступеням с высоты, шаг за шагом, неторопливо спускается она.
Пожирательница Душ.
Она кажется эфемерной, почти прозрачной; от нее исходит бледное сияние, напоминающее о гнилушках на болоте — а за ней, словно тяжелый шлейф, ползет облако вязкого непроницаемого мрака, еще темнее окружающей тьмы.
И там, где этот мрак падает на лестницу под ее ногами — ступень за ступенью обволакивается вязкой черной слизью, рушится под ее тяжестью и летит вниз.
Она все ближе… и она смеется звонким серебристым смехом. Ей очень весело.
- А вот и я! - говорит она. - Скучал по мне?