– Что ж ты, Даня, делаешь. Зачем в чужие судьбы вмешиваешься?
Мальчонка аж смутился – и от голоса мягкого, и от взгляда черного, пронзительного, и от слов странных.
– Зачем чужую судьбу забрал? – и цоп – ловкими пальцами клубочек-то и забрал. – Смотри.
Завертелся-закружился клубочек по ладони смуглой, ненашенской, открывая картинку, а там… Тетка Аксинья спит на скамье, прямо как живая! Только Данька хотел вслух удивиться, как посреди горницы появился черт и навис над ведьмой. Так открыла глаза и… Покрасневший мальчонка зажмурился – срамота-то какая! С чертом!
– Вот так, Даня, – Азель задумчиво разматывал клубочек и белые нити тут же расплывались в воздухе туманом, тая на глазах.
– Но она же сказала, что ее обманом… – пробормотал пристыженный Данька.
– Сначала-то да, ведьмина вещь к ней обманом попала, – под тонкими пальцами Азеля клубочек становился все меньше и меньше. – Но в первую ночь как пришел к ней черт, Аксинья сама разломала свою венчальную икону – очень уж она зла и в обиде была на мужа своего. А совершивши богохульство и передала свою душу черту. Пусть даже и думала, что это только во сне было – а оно заправдой оказалось, – проговорил Азель и так остро глянул на Даньку, будто ножом пронзил мальчонку, который смотрел на него не отрываясь. – Запомни это, Даня. А теперь спи, – прохладные пальцы легли на глаза мальчонки, закрывая их, – суженый… – голос со смешком растворился в туман, как и клубочек.
И засыпая во сне Данька подумал, что это очень странный сон. Очень.
Наутро подскочил он с самыми ранними лучами солнца, наскоро перекусил, схватил приготовленные с вечера для травницы пирожки да и помчался к ней жеребенком молоденьким. Нетерпение захлестнуло полностью – шутка ли, к водяному идти! Он после лешего самый опасный из нечисти да дюже злючий и охочий до новых слуг, из людей набираемых. Правда их водяной особо не озоровал, но был до девок статных охоч. Так ведь это любой так, так что селяне на него и не жаловались сильно.
Боялся Даня, что придется наставницу под крылечком ожидать, однако нет – та уже вышла. Да и то верно – время водяного полдень, полночь, закат да все, что луной освещается. Так что слабнет он больше всего как раз таки на рассвете, значится и разговор с ним вести надобно как только Солнце-батюшка на небо выйдет.
Кивнула Настасья ученику, приняла пирожки, снесла их в избу да велела родителям земной поклон благодарственный передать. А пока требовалось поторопиться. Дорогой рассказывала травница все, что знала о водяном, но об одном умолчала – не решилась бы она одна к нему на поклон идти, кабы не Данька, не рассказ его вчерашний…
Подошли они к речке на том достопамятном бережку, где Даню чуть русалки не соблазнили, а потом и Манька выходила – поговорить. Не зря, видать, именно сюда травница пришла, видела по своим приметам, что охоча речная нечисть именно до этого берега. Только вот далече вода ушла, даже ил спекся и стал почти каменный. Собирали его, конечно, пока есть возможность на огороды, дабы росло все лучше, но лучше бы не было этого, ой лучше бы не было.
Добрели они, наконец, до ручейка, коим обратилась их речка. Сняла Настасья плат с головы, обнажая волосы, выложила в воду хлеб круто соленый, да давай стучать по воде, водяного выкликая и разные подарки ему обещая. Ему-ить тоже несладко-то приходится по такой погоде – весь его скот, все сомы, налимы, угри и раки либо подохли, либо ушли в другие места. Долгое время ничего не происходило и вдруг – глядь! Щука блеснула, да такая большая, илом заросшая, что сразу стало понятно, кто пожаловал.
Обрадовалась Настасья и принялась поклоны отвешивать, на бережок водяного зазывать, а Данька рядом стоит, во все глаза смотрит – речка-то вдруг стала такая зеленоватая, да будто дымкой подернулась. И курится, курится, как будто жарко ей, даж глаза протереть хочется. Вдруг щука плеснула хвостом и на месте ее мужичок образовался – сам большой, пузатый, зеленый, с длинной бородой будто из водорослей и сделанной.
Тут уж Даня совсем рот раскрыл, а Настасья на шаг назад отступила, будто в боязни. Но водяной-то ее похоже и не заметил совсем, грозно хмуря брови на мальчонку.
– Ну, зачем звал молодой хозяин? – вопросил басовито, раскладывая бороду по пузу. А между пальцами-то перепонки, как у лягухи!
Перетрухнул Данька совсем, а Настасья не растерялась – подтолкнула его чуток вперед, да с шепотом: «Про воду спроси!»
– Да вот, дядя Антип, – начал Даня осипло, – засуха тут… – и замолк, растерявшись.
Водяной глядючи на него басовито расхохотался, чуть ли не слезы утирая.
– Вижу я, как не видеть! А чего надо? Зачем звал?