Со временем бара стало мало.
Появилась скамейка в туманном парке, где ее ждал ироничный старик в сером пальто и берете. Гата не знала, чем был подсказан этот образ интеллигентного старичка, готового одной лишь своей меткой фразой поставить в ее жизни все на свои места. Но образ такой был, и старичку на туманной скамейке Гата обычно рассказывала подробности своей рабочей жизни. Старик посмеивался и выдавал что-нибудь от народных поговорок до анекдотов.
Была еще в спортзале на беговой дорожке мотивирующая девушка в обтягивающем спортивном костюме. Девушка обычно слушала нытье Гаты по поводу внешности — редко, но случалось, что Гата переживала, будто потолстела. «Ну, тогда за работу!» — улыбалась девушка, и Гата шла в бассейн или на фитнесс.
Позже персонажи-слушатели смешались, стало неважно, к кому обращаться. Все равно после долгого изливания своих тревог и несчастий, как-то кто-то выводил Гату на понимание проблемы, подсказывал решение.
Конечно, разумеется и понятно, что Гата знала: и бармен, и старик в берете, и девушка на беговой дорожке, и кто угодно другой, — все это она сама. Отчасти поэтому она не любила такой метод — он казался ей попахивающим шизофренией. Хотя придется признать, что понимали ее эти внутренние слушатели лучше, чем все те, кому она в молодости пыталась поведать о своих проблемах и переживаниях. И всегда помогали советом или направлением.
4
Надо потом сходить в магазин, закупиться на ближайшие дни, — подумала Гата, устраиваясь в кресле… и оттолкнулась от этой мысли.
Ей представилось, как она стоит в прихожей, накидывает чуть помятый (эх, повесила вчера на петельку, а не на вешалку) льняной пиджак (ведь после ночного дождя на улице свежо). Потом выходит в подъезд, где всегда пахнет пылью, но сейчас еще и сыростью… Вот она выходит в просторный двор, даже в будний день забитый припаркованными машинами жильцов, которые не на работе. Вот огибает угол дома, выходит на проспект, пересекает… Супермаркет на другой стороне, почти рядом с остановкой, откуда она недавно провожала Сережу Кота Старка.
Никак не складывалась ситуация, в которой можно было бы заговорить с кем-то чужим, посторонним, с каким-то случайным покупателем, медленно бредущим вдоль забитых яркими товарами стеллажей. Но Гата была не из тех, кто топчется на месте, и не стала зацикливаться на попытках придумать незнакомого собеседника. Она поерзала немного в кресле и подумала: «Допустим, я встречу Ирину Ивановну. Она, конечно, живет не в этом районе, но допустим…»
Ирина Ивановна была школьной учительницей и преподавала Гате русский язык и литературу. Как человека Ирину Ивановну Гата, конечно, не узнала за годы ученичества, не до личностей учителей ей было. Но ее строгий взгляд, словно рентгеном смотрящий на живое и неживое, помнила хорошо. Пронзить ситуацию и направить на верный путь смог бы, пожалуй, один лишь взгляд литераторши и ее нравоучительный голос, который сказал бы…
«— Гришина! Никто не отменял закона, по которому что посеешь, то и пожнешь! Пропустила урок — получай тройку!»
«— Но я знаю на отлично!»
«—Ошибаешься. Ты лишь думаешь, что ты знаешь».
«— Я вам ответила правильно. И хочу хотя бы четверку».
«— Не хочешь ты четверки, не обманывай…»
Тут Ирина Ивановна вздохнула.
Разговор сам унесся в прошлое. Вместо супермаркета с яркими полками появился пустой класс с исписанными партами. Вместо того чтобы «заливать уши» своими страхами старой учительнице, Гата понуро стояла напротив ее стола, изучала стопку собранных тетрадей и выслушивала все, что думает по ее поводу знаток языка и литературы. Знаток сверлили нерадивую ученицу острым взглядом, Гата буквально чувствовала буравчик этого взгляда в своем теле.
«— За чем гонишься, Гришина? За пятеркой в году?»
«— В четверти».
«— Не маловато для тебя?..»
Буравчик пронзительно завизжал и заработал быстрее, проникая в душу.