— Вот! Другое дело. Лучше нашатыря… Справа встань. Теперь идем.
Гата послушно выполняла все указания. Ей становилось все лучше. Поднимаясь по лестнице (в лифте Галочка отказала, чтобы еще не подурнело и без того пострадавшей) она даже поймала себя на мысли — может, ей и не становилось плохо, и не нападал на нее никто, а все померещилось.
В кармане позвякивали монеты, которыми Гату забросали неведомые туманные, но зловредные существа с хихикающими голосами.
5
Женщины в бухгалтерии встретили их готовностью оторваться от бумаг, путаными расспросами и корвалолом. Галочка коротко, но емко пересказала, что произошло, как ей описала свое состояние сама Гата, что заметно в ее состоянии внимательному охранному взгляду. Галочку выслушали и быстро определили диагноз:
— Такая молодая, а уже давление!
— Ой, девочки! Давление разве спрашивает? У меня уже в тридцать лет верхнее было знаешь каким? Сто семьдесят!
— У меня сто восемьдесят. Таблетки пью, сколько себя помню.
Гата вяло отдала себя во власть бухгалтеров. Позволила накапать себе резко пахнущего лекарства, пощупать лоб, померить давление на потертом и не с первого раза срабатывающем аппарате. Ей сейчас было все равно, но она понимала, что является своего рода куклой, с которой взрослые женщины играют в докторов, — и им эта игра важна даже больше, чем ей ее здоровье.
Она не думала о своем давлении, как о чем-то сейчас важном. О монетах в кармане — думала. Они были гораздо значимее и объяснили бы больше, если бы она поняла их происхождение и воплощение.
— Сколько у нее, Светлана Геннадьевна?
— Верхнее сто тридцать.
С руки Гаты сняли тугую манжету, освобождая от захвата.
— Агата, дорогая, — пробасила Светлана Геннадьевна так, словно бы она на правительственном концерте объявляла выступление хора генералов МВД. — Давление у тебя, конечно, не в космос лететь. А в приступ было еще выше.
— Наверное, — согласилась Гата.
— Вот что, — Светлана Геннадьевна, вытащила из накопителя для бумаг чистый лист, — возьми-ка ты ручку и напиши заявление на отгул. На завтра.
— Может, больничный? — осторожно спросила одна из бухгалтеров.
— Больничный — это надолго. Да и проводить его… — отмахнулась Светлана Геннадьевна. — К тому же тут больше страха из-за приступа, нежели приступ. Да, Агата? Ты же напугалась?
Гата кивнула и взяла ручку.
Под диктовку, хотя она сама прекрасно знала что писать, слабой рукой вывела текст заявления.
Светлана Геннадьевна взяла бумагу и положила на груду документов на рабочем столе:
— Твое заявление я сама отнесу в администрацию, завизирую. Сама объясню, что к чему, так что можешь не звонить и не беспокоиться — из параллельной смены кого-нибудь найдут. Один день тебе прийти в себя хватит. Посиди дома, побереги себя. А то падаешь уже второй раз за неделю. Сначала в парке, потом на стоянке…
Гата не сразу поняла — как они узнали про ее купание в канале парка? Уже хотела было спросить, но потом вспомнила, с какой скоростью в женском коллективе распространяются слухи, и промолчала. Лишь тихо добавила:
— Вы правы. Работник из меня завтра будет никакой.
— Именно, именно, — Светлана Геннадьевна положила полную мягкую ладонь на руку Гаты. — Ни работа тебе завтра не нужна, ни ты — работе… Как себя чувствуешь?
— Вроде нормально.
— Домой сама доедешь?
— Конечно.
Ее проводили до дверей бухгалтерии.
Медленно спустившись к выходу и благодарно кивнув Галочке в пункте охраны, Гата вышла на улицу к пешеходному переходу. Она немного постояла, пропуская мимо себя торопящихся людей. Улица гудела, взлетали над постоянным шумом сигналы недовольных машин, резкие голоса, где-то у метро надрывно лаяла собака. Карман издевательски оттягивала тяжелая горсть «пятерок».
День был испорчен.