***
Больно… Кошмарно больно! Обычный человек давно бы уже умер, сгорел до костей. Оборотень с практически иссякшей силой кое-как восстановился, но все тело покрывали пузырящиеся ожоги и куски обугленной плоти. Пальцы не слушались, в почерневшей от копоти ладони куском чистой лавы оставались ключи от джипа Стайлза. Последний все надеялся, что так его вспомнят друзья, найдут машину, смогут связаться через рацию. Это цена памяти? Цена памяти — боль.
Треклятые ключи! От них еще больнее. Стоило незаметно выкинуть их за все, на что его обрекли, ухмыльнуться Стайлзу на прощанье и забыть его, как все стерли его из памяти. Впрочем, воспоминания о врагах тоже стимул жить. Даже если топливо для такой жизни — ненависть. Только она поддерживала Хейла последние годы. Но за границу владений Дикой Охоты вела вовсе не она.
Он неосознанно превратился в монстра, изначально не он устроил пожар, и не человеческая воля носила его по городу в образе монстра. Но когда разум чудовища и человека соединились, Хейл не испытал и малейших угрызений совести. Ему причинили слишком много страданий, он вымещал их на всех, иначе не выдержал бы, рассыпался углями и золой. А хитрые вероломные планы сложились как-то сами собой. Огонь выжег душу, шок потерь переломил хребет человечности, остался только оборотень, жаждущий власти.
Но теперь… Он хотел, наверное, просто покоя. Не на пыльном вокзале, не среди людей-манекенов, погруженных в гибельное оцепенение. Поэтому он бесстрашно ринулся вперед, вскочив на коня одного из всадников.
Вестники Дикой Охоты, наверное, были слепы к миру живых или считали, что беглец не пройдет через барьер. Пройдет, он через все пройдет! Но только через новую боль. Опять через боль!
Внутри все смерзлось, сердце пропустило несколько ударов до столкновения. А потом все затопила агония: незримый барьер соприкоснулся с телом, обволок его зеленым пламенем. Сгорала кожа, пахло паленой плотью… Нет, барьер остался уже в прошлом…
Вокруг плыл черный лес, над головой обрушивался купол ночных небес. Темнота, как в аду. И ощущения такие же. Земля наждаком стесывала тонкие пленки, оставшиеся от кожи, смешивалась с жидкостью из волдырей. Хотя бы глаза не лопнули от жара. Значит, не такой сильный. Значит, удалось выбраться. Но Хейл все никак не мог исцелиться, потому что тело превратилось в прожаренный фарш. Пусть больше не существовало вокзала, но… что дальше?
Вновь обуяла не то радость, не то горечь. Снова один в безвыходной ситуации. Ах да, как он посмел забыть — он же никому не нужен! О нем не помнили. О нем намеренно забыли.
И зачем-то он все еще сжимал в бесчувственной почерневшей руке ключи от дряхлого джипа Стайлза. Зачем? Зачем? Это была бы такая сладкая месть! За все забвение, за все часы кошмаров в заточении.
Впрочем, уже не важно: все равно никто не пришел бы, а силы исцеления не хватало, жизнь иссякала из него. Вряд ли кто-то искал полупокойника в глухом лесу. План был обречен на провал так или иначе. Он знал это! Он знал! Поэтому тихо сидел на вокзале в ожидании несуществующего поезда. Подсознание берегло от мучительной гибели, уводя от реальности.