Я чувствую, как закипаю, но изо всех сил пытаюсь быть вежливым и поддержать беседу.
— Ох уж эти няни! Удивительно будет, если она вообще вернётся.
Лицо миссис Банкс покрывается некрасивыми красными пятнами.
— Вы хотите сказать, что я — плохая хозяйка и не могу приструнить слуг?
Я вздыхаю, предчувствуя скандал. Если бы только удалось проскользнуть в гостиную и отгородиться от неё вечерней газетой!
— Вы замечательная хозяйка, дарлинг, слуги от вас без ума.
— Понятно, я слишком мягкотелая, и не могу настоять на своём. И опять по всему дому боярышник! У меня от него начинается мигрень! — миссис Банкс с рыданиями прижимает к лицу кружевной платочек. — Вот и вы задерживаетесь на работе, только чтобы не идти домой! Ужин уже остыл!
— Я поужинал в пабе, дарлинг. Лучше бы я этого не говорил.
Истерика миссис Банкс продолжалась долго: с воздеванием рук и хлопаньем дверьми, со швырянием на пол стопки журналов и угрозами сейчас же, сию минуту, оставить меня пропадать от одиночества, забрать детей и уехать к маме в Йоркшир.
— Прогулка пошла бы вам на пользу, дарлинг, — успел глубокомысленно вставить я, когда крики затихли.
И истерика пошла на второй виток. Выяснилось, что я — плохой, бессердечный муж, чёрствый отец, который только и думает, как избавиться от жены и детей, чтобы развлекаться по пабам со всякими там…
Внезапно миссис Банкс прервалась на полуслове, потом побледнела и, комкая в руках окончательно растерзанный платок, сухо обронила:
— Хорошо. Приятного вам вечера, мистер Банкс. Кстати, если вам интересно, мальчишки Робертсона тоже нет на своём месте со вчерашнего дня. Его тётушка Брилл вся извелась. Утром будете сами чистить свою обувь.
И миссис Банкс, неестественно выпрямив спину, скорбно удалилась.
Я шумно вздохнул. Истерика закончилась бойкотом, а это, по крайней мере, не так выматывает.
В камине потрескивал огонь, и чайник на столе в гостиной ещё не совсем остыл, и булочки с корицей не успели подсохнуть в корзинке. Я почувствовал себя почти счастливым, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.
И старался не обращать внимания на нервные гулкие шаги над головой, от которых слегка покачивалась люстра.
Видимо, миссис Банкс решила унести свои обиды на второй этаж.
***
Когда я выныриваю из рисунка, вокруг уже зажигаются газовые фонари.
У Спичечника идёт носом кровь, но он улыбается мне обычной чуть виноватой улыбкой. Не тратя время на поиски платка, я вытираю ему лицо подолом платья.
Ни одной капли не должно упасть на рисунок. Ей пока хватит.
— Мэри, вы ради меня испортили платье! Я никогда этого не забуду!
— Лучше помоги мне.
Я торопливо сгребаю вокруг себя вишнёвые лепестки, фантики от конфет и остальной мелкий городской мусор. Рисунок нельзя оставлять до утра, слишком живым он получился.
— У тебя есть чем зажечь огонь?
— Пожалуйста, леди. Один шиллинг пачка.
Спичечник галантно протягивает мне образец своего товара, и я хмыкаю, оценив иронию положения.
Полкоробка спичек мы тщательно укладываем поверх мусора и поджигаем.
Линии рисунка корчатся в огне.
Это хорошо. Пусть Она знает, что я не сдамся.
Когда догорает последний фантик, я поднимаюсь с асфальта.
— Вы уже уходите, Мэри? — Голос Спичечника звучит грустнее обычного.
— Да, мне пора.
— Что там было, за гранью?
— Смерть. Не-жизнь. Жажда возвращения. Не думай об этом, дорогой. — Я нежно целую Спичечника в лоб. — Спасибо за помощь.
— Мэри… — выдыхает он.
— Мне пора.
***
Госпожа снова зовёт меня. В её голосе угроза, и боль (моя постоянная спутница) тугим змеиным телом мгновенно обхватывает виски. Сожмёт-отпустит, будто играет.
Госпожа торопит.