Не знаю, как она завладела им — смешным неловким лопоухим Робертсоном Эй, воспитанником Зеленозубой Дженни, который начинал краснеть и заикаться, видя краешек чулка из-под подола моего выходного платья. Может, он бродил по стройке, наслушавшись рассказов о кладах, что можно найти в старых холмах? Может, он и в самом деле что-нибудь нашёл — браслет, подвеску или потемневшую от времени золотую монету?
Но Аннис к тому моменту уже пробудилась от векового сна. Ей достаточно было лишь коснуться чужого разума, нашептать, соблазнить исполнением желаний.
Робкий и несчастный Робертсон Эй, что она пообещала — тебе?
Я могу сейчас отступить. Спрятаться за куполом зонта. Ветер переменился, он с радостью унесёт меня подальше от Вишнёвой улицы — к новым приключениям и к новым (живым!) воспитанникам, восторженно внимающим каждой из моих пустяковых сказок.
За моей спиной в коляске спят не-мои дети.
И я делаю шаг вперёд, в объятья Аннис.
Эпилог
Спичечник наливает в крышечку термоса чай и протягивает мне.
— Мэри, вы совершенно себя не бережёте.
Я лежу на траве, что совершенно не подобает делать воспитанной молодой леди в присутствии посторонних, и жмурюсь от солнца.
— Десятая, — говорю удивлённо.
Чай пахнет всеми травами сразу. Кроме, пожалуй, дурман-травы. Этот запах я теперь узнаю из тысячи. Кажется, на неё у меня развилась аллергия.
— Что?
— Десятая жизнь. Из девяти. — Я улыбаюсь. — Счастливое число, не правда ли?
— Восхитительное, — соглашается Спичечник. — Как вам нравится моя новая картина?
Я окидываю взглядом траву, небо, солнце и темнеющий на горизонте лес.
— Вполне подходит для того, чтобы радоваться новой жизни.
— Я торопился, — оправдывается он. — Больше ничего не успел нарисовать. Пейте чай, он по крайней мере настоящий.