Эмулф содрогнулся, его глаза и рот округлились. Я чуяла его оторопь и смятение.
— Остановись! — завопил он. — Я не знал! Клянусь, я не причиню тебе зла! Смотри, нож на земле, я безоружен!
Но было поздно. Медведица овладела мной. Грузно ступая, я с рычанием двинулась на врага. За мной следовал олень.
Охотники, которых отослал Эмулф, ушли недалеко. В мгновение ока мы с оленем оказались в кольце нацеленных на нас стрел, готовых отправиться в полет.
Медвежьи инстинкты внушали мне рвать и когтить, человеческий разум призывал подчиниться. Вне себя от отчаянья, я взревела так, что лес содрогнулся.
— Руки прочь, во имя Земли! — закричал Эмулф. — Тот, кто причинит ей вред, поплатится жизнью.
Он отвернулся и медленно попятился, смиренным вздохом признавая поражение.
Эта внезапная уступка так изумила меня, что медведица во мне отступила. Ноги у меня подкосились и, чтобы не упасть, я ухватилась за оленя.
— Опустите ваши луки, глупцы! — вскричал Эмулф, но охотники медлили, глядя на него, как лисы смотрят на волка. — Ну, чего вы ждете? Разведите огонь, натаскайте воды, распакуйте мой мешок. Если мне предстоит заключить сделку с ведьмой, лучше это сделать за чашкой чая.
Так и вышло, и вскоре я сидела рядом с оленем у разделявшего нас с колдуном огня, потягивая горячее янтарное питьё, от которого мое сердце учащенно билось.
Для человека так близко подпустившего к себе скверну, Эмулф держался очень непринужденно. Но я чуяла в нем задор медведя, запустившего лапу в медовые соты, и меня это пугало. Среди множества вещей, которым учила меня мать, не было и намека на то, как сговариваться с колдуном.
Теперь, когда он вознамерился беседовать со мной, Эмулф прямо-таки сыпал вопросами. Он желал знать, как звали мою мать? Откуда она была родом? Кто был ее отцом? И кто был моим? Где она училась своему ведовству и в чём наторела? Ответов я не знала, но и если бы знала, не ответила. Поэтому я только смотрела на его колышущуюся бороду и яркие, глубоко посаженные глаза, пока он не умолк.
— Вижу, ты не веришь мне, — сказал он. — Я тебя не виню. В своей земле ты сильна так же, как я в своей, и к тому же, я явился к тебе с угрозами, стрелами и бронзовыми ножами. Если можешь, прости меня и выслушай, ибо я предлагаю тебе уговор, что станет впрок нам обоим.
— Я тебя не прощу, — сказала я, — но выслушаю. Ведь слушать еще не значит соглашаться.
Его густая борода взъершилась на щеках.
— Конечно. Так вот. Я обещаю уйти сейчас отсюда и увести своих охотников, а в обмен ты отдашь мне то, что я выберу сам, год и один день спустя.
Он произнес свою тираду таким тоном, будто осыпал меня цветами. Но даже я, при всей своей наивности, заметила раскинутые среди них сети.
— А что если ты выберешь оленя, или мою жизнь, или, быть может, столько крови, чтобы утолить жажду твоей Земли?
Он усмехнулся, обнажая острые зубы.
— Может, ты и дикарка, но ты не глупа. Если я поклянусь Землей, что не возьму ни оленя, ни, если ты сумеешь разрушить чары, мужчину, и не посягну ни на что, что может угрожать вашей жизни или безопасности, будет ли тебе довольно такой клятвы?
Олень фыркнул, странно, не по-оленьи. Я удивленно опустила взгляд и увидела, что он навострил уши и пристально смотрит на Эмулфа.
— Он связан с нами кровью. — Похоже, Эмулфа позабавило мое изумление. — Конечно, он нас понимает. Можешь спросить его совета, если хочешь. Но имей в виду, что и о двух ногах, воин из него куда лучший, чем стратег.
Коль скоро я не знала, что такое стратег, а решать одной мне казалось нечестным, я погладила мускулистую оленью спину и спросила: