Мать — наоборот, имеет пышный бюст, очень тонка от талии книзу, и тело ее в обтянутом платье черного атласа похоже на головастика.
Если долго смотреть в зеркало — все начинает заволакиваться туманом, и кажется, что там не гостиная, а аквариум с мутной водой, в которой вокруг большой каменной пирамиды плавает, извиваясь, крупный черный головастик, а лицо пирамиды (пирамида имеет лицо во всю обращенную к нему сторону) — улыбается, причем видны десны с мелкими зубами, щеки выпячиваются, а нос опускается на верхнюю губу.
Маркел Ильич встряхивает головой, с трудом отводит глаза от зеркала и опять смотрит на мокрую улицу. По улице бегут тени, ясно обрисовываясь на освещенных витринах магазинов и сливаясь потом с темнотой.
По бурому, талому снегу скользят тени саней и пролетают снопы света от автомобилей.
У него устали ноги стоять у окна, а отойти он не может, словно ждет чего-то.
Это состояние ожидания началось с того момента, как он нашел тетрадку.
Да нет! От тетрадки это не могло сделаться, просто находка тетрадки совпала с началом его болезненного состояния.
Ведь что же могла сделать эта маленькая синяя тетрадочка с белой наклейкой, из тех тетрадочек, в которые ученики вписывают иностранные слова? Она тоже была перегнута пополам в длину.
Он нашел ее на Кирочной, у Таврического сада, возвращаясь от знакомого, где он заигрался в бридж до трех часов ночи.
Она валялась на панели, и он сам не знает, зачем он ее поднял и положил в карман.
Приехав домой, он запер ее в письменный стол и лег спать, но спать не мог. Жена его давно уже спала с папильотками на лбу и в фланелевой фуфайке (она страшно зябкая).
Он ворочался с боку на бок — ему не по себе.
«Зачем я поднял эту тетрадку, — думал он, — может быть, она нужна владельцу, и он вернется искать ее и не найдет. Не следовало ли мне заявить о моей находке — отвезти ее в участок? Но что сказали бы в участке, если бы я явился в три часа ночи, чтобы заявить о находке истрепанной тетради? Да. Но ведь там могут быть написаны очень важные вещи!
Он не выдержал — встал и отправился в кабинет. Зажег лампу и вынул тетрадку.
Первые три страницы были чистые, а на четвертой стояло:
„Кариатида. Быть ею скверное занятие, кроме того, что у вас нет ног, вы должны еще что-нибудь поддерживать“.
На пятой:
Булка и колбаса………. 35 к.
Прачке………. 80 к.
Папиросы………. 6 к.
Трамвай………. 5 к.
Диадема………. 35540 р.
Стакан чаю на вокзале………. 10 к.
Каликике апельсин, чтобы не злилась………… 8 к.
Хлеб………. 5 к.
……………
35541 р. 49 к.»
Затем следовал рисунок, изображавший какого-то уродца с большим ртом, растрепанными волосами и пером в руке, что-то вроде рисунка дома и головы свиньи.
Шестой и седьмой лист были залиты чем-то темным — вероятно, кофе, восьмой испещрен рисунками столов, стульев, ламп и всевозможной посуды, потом следовали слова: «Надо во все всматриваться внимательно, но лучше через отражения — тогда виден смысл вещей».
«Чтобы освободить, голову, нужно…» (следовала клякса). Затем следовал рисунок того же растрепанного уродца с огромной головой, но уже со скрипкой в руке.
«Элия[11] знает, что лежит в агатовой чашке. Потому-то и одевается в шелковое платье».
Одиннадцатая страница была обведена красным и синим карандашом и на ней была тщательно нарисована свиная голова, а под ней надпись:
«Ненюфинька — милая».