На вершине появился третий мужчина – молодой и крепкий, с оливковой кожей и ясными голубыми глазами.
Черноволосую голову украшал пышный убор из белых и золотых перьев, ниспадающих до самой земли. Кожаная одежда его была расшита причудливым орнаментом, на груди блестели золотые чеканные бляшки. В руках он держал резной посох, оканчивающийся золотым серпом.
Он просто излучал достоинство и благородство, взгляд его скользнул по Даньке, на миг задержавшись на лице. Когда пронзительная бирюза его глаз коснулась Данькиных зрачков, Данилу внезапно охватил такой благоговейный трепет, что колени подогнулись сами-собой. Данька упал, и склонился до самой земли, по телу прокатились сладко-болезненные судороги, внезапно его захлестнули волны неистового экстаза. Некоторое время он пребывал в дивном, ни с чем не сравнимом оглушении.
Когда дыхание и слух вернулись, Данька потихоньку поднял голову, и сразу же отыскал голубоглазого – тот больше не взглянул на него, сколько Данька не пытался поймать его взгляд. Ноги мелко дрожали, и Данила остался сидеть, заворожено следя за источником столь неожиданного наслаждения.
Двое людей на вершине лениво переругивались, глядя на бушующую у подножия горы битву. Старик, улыбаясь, бродил туда-сюда, потихоньку складывая сухие ветки в подобие пионерского костра. Лицо его, с чуть тронутыми усмешкой губами, снова показалось Даньке до боли знакомым, но он никак не мог вспомнить, где же все-таки они встречались? Данила снова вперил взгляд в спину своего нового кумира.
- Ну и чего ты добился, Пернатый Змей? Подумаешь – прибавить чулели нескольким воинам! Ты что и впрямь собрался захватить Базаар и ударить по моим драконидам? Дешевый фарс! – говорил Тецкатлипока, плавно поводя жезлом.
Над равниной поднимался розоватый туманец, плыл, постепенно скручиваясь в тугие жгуты смерчей. Смерчи эти поднимались по склону и, один за другим, втягивались в зеркало жезла Князя Тьмы.
- А что ты с Зеркалом приперся, раз такой смелый? – язвительно отвечал тот, кого звали Пернатый Змей. – Может, подеремся? Прямо при всей честной компании! Мне есть, что тебе предъявить!
Звуки, срывавшиеся с их губ, были тягучими, как горловое пение, от них вибрировала Данькина плоть, дрожала сама душа. Язык, на котором они говорили, был Даньке совершенно незнаком, но, каким-то чудом, он понимал.
- Да для чего это? Битва демиургов! Смешно! Никто не победит, ты знаешь, так для чего ж выставлять себя на посмешище, точно сиамские петушки? К тому же, – добавил Князь Ночи, не менее ехидно, – если я расквашу тебе нос, твоей мамочке это не понравится, а я стараюсь не огорчать своих супругов!
- Не смей говорить мне о моей матери, о, Воинствующая Красота! Посмотрим еще, что скажет Род!!! – прошипел Пернатый Змей, резко обернувшись к своему оппоненту.
Глаза его вдруг зажглись дикой первобытной яростью, вмиг заполнившей все пространство жгучими иглами страха. Они вонзились в Данькин мозг, впились, потекли едкой волной, разъедая само мозговое вещество. Данила жутко перепугался, и начал задом, по-рачьи, отползать в сторону. Он двигался, пока не наткнулся на что-то твердое, подскочил, и пустился бы бегством, если бы старик не схватил его за шиворот. Данила клацал зубами, трепыхался, и все никак не мог отвести взора от Пернатого Змея. Старик ухватил его за подбородок, и силой повернул к себе.
- Успокойся! – крикнул старик, встряхнув его, словно тряпку. – Расточи его Порядок своим Хаосом! Ты же можешь, ты больше не его Дитя!!!
В глазах Данилы потемнело, он увидел, как пляшут золотые пылинки в лучах яркого света, исходящего из глаз старика.
Он присмотрелся, и узнал в одной крошечной пылинке себя, в другой, покрупнее – Пернатого Змея, а в третьей он увидел спираль своей галактики. Знание вошло в него. Оно было таким громадным, что Данила остро почувствовал, как ничтожен его разум. Он судорожно втянул воздух и вдруг совершенно успокоился. Все, что происходило потом, Данила воспринимал отрешенно, и как-бы со стороны: будто бы смотрел кино со своим участием.
Они собирались.