/Пора бы научиться видеть разницу между безумством и банальной глупостью/
За поворотом кто-то пел.
— …Если я пропаду, будешь вечно ты хмур. Знай же, ты пропадёшь без меня. Пропадёшь. Пропадёшь…
Джим не собирался попадаться в ту же ловушку, он продолжал идти дальше, игнорируя песню. Перед этим он нашёл план этажа в раме под потолком, а на нём дорогу к единственной пожарной лестнице наверх. Что это, если не выход? Расположение коридоров и лестниц было довольно запутанным, и Джим очень надеялся, что запомнил всё верно.
Голос продолжал петь.
— …Пропадёшь. Пропадёшь. Знай, что ты пропадёшь без меня…
Песня раздавалась совсем рядом из камеры слева. Чьи-то мертвенно бледные руки свешивались из окошка.
— Кому ты поёшь? — спросил Джим.
— Уж, явно не тебе, пупсик! — руки исчезли, а из темноты вынырнула жуткая перекошенная физиономия с безумными глазами.
Джим отшатнулся. Лицо психа было срезано, а потом неровно пришито обратно, отчего рот оказался растянут в безумной улыбке.
— Пупсик! Тебя напугало моё лицо? — грустно спросил пациент, в то время, как его рот продолжал улыбаться. — Прости, я совсем не хотел тебя пугать. Я заперт здесь уже давно. Так давно… Когда же я ел? Не припомню… У тебя ничего нет?
— Нет, — ответил Джим. Ему надо было идти, но он не мог отвести глаз от изуродованного лица.
— А ты поищи в карманах. Всегда что-нибудь есть. Забытая конфета или чёрствое печенье. Поищи, пупсик. А я буду тебе благодарен. Я тебя даже поцелую. Мы с тобой знатно повеселимся! Ты любишь игры? Это как игра. Фокус! Пошарь по карманам и если найдёшь конфету, отдашь её мне…
— У меня нет… — повторил он, а руки сами собой опустились в карманы плаща.
Джим, пребывая в каком-то трансе, рылся в карманах, хотя умом понимал — там нет ничего, даже леденца от кашля, но к своему удивлению вытащил сплющенную конфету в блёклом серебристом фантике, как будто она действительно лежала там очень давно, даже успела подтаять.
— О-о-о, конфетка! Какая красивая! Какая, должно быть, вкусная! Дай её мне! Дай! Я большой сладкоежка! Да, дай!
Джим в странном оцепенении, точно под гипнозом протянул конфету узнику и отдал бы. Бледная рука уже тянулась навстречу, жадно подрагивая пальцами, когда кто-то ударил Джима по руке. Его качнуло как в полусне, а вместо лежалой конфеты на пол со звоном упал ключ.
Рядом очутился Освальд. Он торопливо задвинул окошко камеры на задвижку и с неожиданной силой толкнул Джима к стене.
— Смотри, что делаешь! — злобно прошипел он прямо в лицо. — Никому не давай своих вещей! Не доверяй глазам! Не слушай голоса молящих! Избегай незнакомцев и даже тех, кого знал всю жизнь! И может быть, уйдёшь отсюда живым!
Удивительно, но впервые в этом месте Джим слышал что-то разумное.
— Почему? Почему ты мне помогаешь?
— Я сказал тебе больше дозволенного, Джим Гордон. Ты… проваливай отсюда и никогда больше не возвращайся!