Катана и сакабато с лязгом сталкиваются.
Первая ошибка для Ичиго — его воли недостаточно, даже чтобы увести удар.
Новый удар в голову и попытка уклониться.
Вторая ошибка, Ичиго лишь испугано отшатывается, теряя равновесие.
Сакабато выбивают из рук и одним ударом доказывают всему Сейрейтею, что шинигами, пригвождённый своим занпакто к стене, это не просто буйная фантазия иллюзиониста.
Ухмылка Баттосая становится шире — глупый-глупый Ичиго расслабился, забыл, что он не только шутки шутить может. Но ничего, он уже напомнил ему, напомнил и предостерёг.
Если не справится с ним, не справится ни с кем больше.
Баттосай уходит, а Ичиго остается. Остаётся висеть на сакабато без сил, без воли, даже без страха, медленно отступившего, только с какой-то мазохистской радостью, что висит на тупой стороне… Сознание медленно гаснет.
Мурамаса идёт к своей цели, за его спиной идёт Баттосай — лучше телохранителя во всём Обществе Душ не найти, даже несмотря на весьма туманные планы. А следом, скрываясь в тени деревьев, неслышно для всех, кроме Баттосая, идет хитокири.
Баттосай доволен.
Хитокири может победить только другой хитокири, хорошо, что защитничек это понял.
Взгляды соскальзывают с фигур друг друга, заставляя не верить своим инстинктам.
Это сражение не мастерства — воли и только воли.
Раз Баттосай, два Баттосай.
И вся разница только в шраме и росте.
Мурамаса идёт освобождать своего хозяина, а они ждут. Не его. Того, кто первым нанесёт удар. Они знают, многие шинигами нашли язык со своим занпакто и идут карать, а они, они не здесь. Старый, ещё не ведавший пожара Киото, как море, вышел из берегов, вместе с занпакто покинул внутренний мир и извратил внешний.
— Кровь. Кости. Кишки. Демоны. Плохие воспоминания… — тихо произносит первые за растянувшуюся встречу слова Баттосай. Удивительно, просто удивительно слушать свой старый голос со стороны.
— Темнота. Грусть. Все твои худшие страхи живут под твоей кожей[22].
— Ты всё еще боишься себя. Глупо, Ичиго, глупо.
— Боюсь, — будто ветром, надломленно, звучит признание.
— Тогда зачем ты здесь?
— Вернуть себя.
Баттосай ухмыляется.
— Тогда выходи. Ты или умрешь, или станешь мастером.
Страшно.
Но он выходит.
Выходит и вызывающе смотрит. Так, как когда-то смотрел на Наставника.
«Ну давай! Попробуй, научи! Сможешь?»
— Отразить или уклониться невозможно. Дёрнешься — и ты умрёшь.
Насмехается.
Баттосай просто насмехается над ним.
Его часть, но не он сам.
Свет померк.
Никто другой бы не различил бы ничего.
Но вот он просто не мог не удивить, девять ударов, не достигших своей цели.
— Кузу-рю-сен[23], — пренебрежительно примеривший на себя роль Хико Сейджиро, произносит название атаки. — У шинигами вес играет куда меньшую роль, чем у живых, а значит, у меня нет тех проблем, которые были бы при жизни.
— При жизни?! — с трудом отмирает. — Уж не считаешь ли ты себя целиком и полностью Кеншином?
— Ничего не могу тебе сказать, сам думай, И-ч-и-г-о, — ухмылка стала ещё более мерзопакостной. — Доставай катану. Не атакуешь — умрёшь.
А за поясом вместо привычного сакабато и правда катана.
«И вакидзаси, — отстраненно подмечает сознание. — Когда? Когда это произошло?!»
Рука вновь ложится на цуку.