— Разве? Напомнить, как вместе таскали спиртное у твоей мамаши? Ах да, ты же тогда не носил этот воротничок и был не прочь оторваться в компании «животных»!
К несчастью, я тоже хорошо помнил свои блуждания во тьме. И от очередного напоминания о тех временах захотелось скорчиться как от удара, закрывая глаза от почти осязаемой боли.
Элиза, которая как и полагается благовоспитанному подростку, молчала весь вечер, тихонько охнула. Долли же, ухватив мужа за плечо, сердито зашептала что-то ему на ухо. Питер сразу сник и тяжело опустился обратно на стул.
— Ты много выпил. — Глубокий вдох принес подобие успокоения, хотя все во мне кричало о том, что следует разразиться праведным гневом. — Видишь, к чему ведет твое потакание порокам?
В юности Питер неплохо дрался. Лежа на полу с горящей огнем скулой, у меня была прекрасная возможность это вспомнить, пока мысли окончательно не угасли, подавленные необходимостью вздохнуть хоть как-то. Размытый Питер стоял надо мной и орал с перекошенным лицом, отбиваясь одной рукой от Долли:
— Ну что, Майкл, правую подставишь, а?!
— Оставь его! Ты с ума сошел!
«Заткнись», — граничащий с ультразвуком женский визг разрывал изнутри череп и отдавался игольчатой болью в глазу. Попытался сморгнуть пульсирующие перед глазами цветные пятна, но вместо облегчения начала подкатывать тошнота. Сквозь шум в ушах донесся звонкий шлепок пощечины, и вопли Долли стихли. Жесткие пальцы ухватили меня за плечо, я рефлекторно отмахнулся, снова запуская карусель в голове.
— Ладно, ладно, успокойся. Если помрешь, в этой дыре некому будет отпевать покойников.
Питер обхватил меня за плечи, помогая подняться.
— Сам успокойся, — прохрипел, с трудом присаживаясь на подставленный Долли стул и бросая взгляд исподлобья на Питера. Сама озабоченность. Сообразил, видимо, что на бизнесе плохо сказываются сплетни про избитых священников.
К щеке прижалось что-то холодное, обрывая мысли. Я зашипел сквозь зубы и перехватил у Элизы полотенце с завернутой в него грелкой.
Девочка судорожно выдохнула и перекрестилась. Я бы тоже перекрестился, прося Господа о том, чтобы он даровал мне сил не сорваться, если бы Питер не вцепился в мое запястье.
— А ты подрастерял хватку. — Показалось, или его голос был немного виноватым?
— Был занят более важными вещами, знаешь ли.
Питер немедленно сконфузился, опустил глаза и потер нос. С разбитыми костяшками пальцев и виновато опущенными в пол глазами, он походил скорее на подростка. Собственно, им он и был — ребенком, который способен думать только о сиюминутных желаниях, мысли о более важных вещах никогда не хотели умещаться в его голове.
Я встал на ноги, немного пошатываясь, и доковылял до дивана. Элиза засеменила следом, присаживаясь рядом и преданно заглядывая в глаза.
— Может к врачу?
Еле сдержался, чтобы не засмеяться.
— Истории про падения с лестницы уже всем надоели. — Я бросил усталый взгляд на Питера. Тот все еще стоял, виновато потупившись.
— Ну, прости. Ты же знаешь, я…
— Ты вновь просишь прощения не у того, кого нужно. Вместо молитв о кротости и смирении, просишь меня разрешить тебе продолжать и дальше идти путем грехопадения. Посмотри на свою дочь! Почему бы тебе не начать брать с нее пример, если я настолько плохо подхожу на роль духовника?
Питер яростно замотал головой.
— Да я просто перебрал, что ты начинаешь?