— Прости меня, — это будто бы выговорил не я. Не может демон так быстро переключиться в режим ангела. Я подошел к Хосоку. Тот не убегал от меня. Я ощущал, что извиняюсь перед ним за что-то большее, чем те слова, что я наговорил ему при этой ссоре. «Простит или нет?» Я крепко обнял друга, так крепко будто близость наших сердец могла передать ему всю силу моего раскаяния.
— Я веду себя, как последняя тварь. Ты нужен мне.
Хосок молчал, он весь напрягся, огорченно вздыхал.
— Ты — кусочек мирной жизни, из которого должна вырасти вся мирная жизнь. Я один все порчу.
Хосок отвел меня от окна к кровати. Я посмотрел на него с грустью, а этот негодяй внезапно огрел меня по голове моей же собственной подушкой.
— Теперь я Кусочек Мира, а ты — Шуга. Здорово, да?
И мы вместе засмеялись. Как такого человека можно не любить?
Я сел на свой подоконник и попросил Хосока:
— Сложи для меня самолетик.
У нас с Хосоком был такой уговор: если кто-то из нас начинал думать о плохом, то Хосок сразу же складывал самолетик из бумаги, на которой мы писали все, что нас волнует, и мы вместе запускали его в небо. Сначала это казалось мне ребячеством, но этот метод оказался действенным.
Я поднялся и взял со стола бумажку и карандаш. Я вернулся на свой подоконник и начал быстро писать о своих сомнениях и страхах. Когда я закончил, я подал листок Хосоку. Тот быстро сложил из него бумажный самолетик. И мы вместе запустили самолет в сад, прямо в бабушкины розовые кусты с кучей шипов.
— Так, так их, эти проблемы!
После этого случая я старался загладить свою вину примерным поведением. В основном я просто сидел рядом с Хосоком и старался не ворчать на учителей, которые так много задают, но ближе к Новому Году мне предоставилась возможность проявить себя, как настоящего, преданного друга.
У семьи Ким были планы на короткие новогодние каникулы. Они собирались уехать в Сеул к родственникам и пожить несколько дней в столице. Но случилось непредвиденное — Хосок заболел. У Чона была высоченная температура, у него ломило все тело и болело горло. А уж каким Хосок заходился кашлем.
— Горе ты наше, — качала головой Ким Минсо. — С кем тебя теперь оставим?
Всей семье грозила опасность остаться на каникулы дома. Грустили и взрослые, и дети. И тогда-то я и пожертвовал собой и своим свободным временем ради лучшего друга.
— Я останусь с ним. Вы только врача ему вызовите. Я куплю ему все лекарства и посижу.
Мой акт самопожертвования приемные родители Хосока оценили. У них не было повода не доверять мне. Ругались мы с Чоном вне дома, так что репутация у меня была хорошая. Нам оставили денег, и я переехал к Хосоку на неопределенный срок.
Мой друг был совсем плох. Он лежал на высоких подушках, потому что иначе начинал сильно кашлять и мог задохнуться. Хосок рассказывал, когда ему становилось чуть лучше, что у него горит горло, очень тяжело дышать, невыносимо болят глаза. Большую часть времени я помогал другу делать ингаляции, отпаивал его чаем. Мне даже пришлось научиться варить говяжий бульон ради своего друга. По вечерам Хосоку было очень плохо. Он метался в кровати, беззвучно звал меня по имени и мерз. С той поры у меня вошло в привычку сильно кутать Хосока. Я ложился рядом с ним и читал ему вслух те книги, которые Хосок хотел прочитать, потому что у Чона болели глаза. Чаще всего это были те книги, которые мы вместе читали в детстве. Все это создавало такое праздничное, уютное настроение, которое, казалось бы, возможно испытывать только в детстве. Весь день перед праздничной ночью я трудился, не покладая рук, над новогодними кушаньями. Мне хорошо помогли рецепты бабушки, но я все равно дико устал тогда. Хосоку стало немного лучше, он выполз ко мне на кухню.
— Ты совсем не умеешь разбирать мясо? — Хосок смеялся и возился слабыми руками в лотке с мясом, отделяя от него жилки и жир. Чон повеселел, но все еще был бледным. Его сосредоточенное лицо было бледно-желтого цвета, глаза впали, вечные мешочки под глазами увеличились. Но Хосок все равно сидел на нижнем этаже квартиры вместе со мной. Я слышал, как щелкали суставы в его ногах, когда он выкручивал их под столом, но Хосок подбадривал меня сиплым голосом и помог приготовить праздничные пирожные.
В том году мы не смогли соблюсти некоторые новогодние традиции, но для детей это и не особо важно. Нам вдвоем было ничуть не хуже, чем в семейном кругу. Мы тогда объелись и смотрели новогодние фильмы. Я пел Хосоку песни, он пытался танцевать. Мы вручили друг другу подарки. Чон успел приобрести для меня стопочку CD-дисков, а я подарил ему новый рюкзак. Хосок упрашивал меня вывести его на улицу, чтобы посмотреть на ежегодное шоу и побродить по торговым центрам.
— Пожалуйста… Там так красиво. Никто не узнает, правда, — умолял меня Хосок, кашляя.
— У тебя будет осложнение. И у меня тоже будет осложнение. Осложнение отношений с твоими родителями.