Дядя Миша, папа Андрея, навис надо мной и что-то кричит. Заметив, что я открыл глаза, улыбается, обнимает: «Ну ты нас и напугал!» — приглушенно слышу сквозь водные пробки в ушах. Он заметил, как я медленно скрылся под водой. Он успел…
Дядя Миша сильно бьет по спине, заставляя меня закашляться и выплюнуть воду. Я безвольно вишу, перегнувшись через его ногу, согнутую в колене. Но почему он в берцах? Кто ходит на пляж в военной форме в жаркий летний день?
— Что, в Невинномысск собрался? — какой знакомый голос. Но сил посмотреть на его обладателя нет никаких. Глаза вновь слипаются, и я проваливаюсь в темноту…
========== 217 ==========
Я проснулся от того, что чьи-то теплые руки аккуратно стягивали с меня мокрую рубаху.
Юленька…
Мягко и легко касаясь моего тела, она расстегнула пуговицы, отвела борта вниз, высвободила сначала одну руку, затем — вторую. Медленно вытянула одежду из-под меня, поворачивая то на один бок, то на другой. Крайне приятно и немного щекотно. Губы сами предательски расплылись в улыбке, выдавая то, что я уже не сплю и все чувствую.
— Юльк, твой, кажется, снова с нами, — громко сообщил куда-то в сторону голос надо мной.
Маша?!
Я открыл глаза и встретился с ней взглядом. Она широко улыбнулась.
— Ну что, пловец-подводник, добро пожаловать обратно на сушу!
— С-спасибо, — только и выдавил я из себя. И как я мог перепутать девушек? Неловко-то как…
— О, краснеешь. Значит периферическое кровообращение не нарушено, сердечной и легочной недостаточности нет, — Маша отошла чуть в сторону и начала выжимать рубашку. — Это меня Димка научил, бывший мой. Он в меде учился. Что точно та фраза значит, не знаю, но что-то явно хорошее. Пациент скорее жив, чем мертв, — подмигнула она.
Я приподнялся на локтях и огляделся: мы находились на лугу около той самой злополучной речки. Наверное, прямо в том месте, где меня вытащили на берег — не таскать же на себе семидесятикилограммовую тушу. Кто-то догадался подстелить пенку, за что я был особо благодарен. Солнце шпарило вовсю, поэтому холодно не было.
— А где Юля? — спросил я, нигде ее не увидев.
— Да где-то там, — Маша указала на лес за моей спиной, — дрова для костра пошла собирать. Но мне кажется, что это так, отговорка. Одна побыть хочет. Ты бы видел, как она испугалась. Мол, дура я, дура! Не прощу себя, говорит, никогда, если Игорь умрет! Кстати, а ты как в воде оказался?
— Поскользнулся. Случайно.
— Да? — девушка недоверчиво глянула на меня, перебрасывая выжатую рубашку через плечо. — Ты прямо как Андрей на причале в том походе. Правда, он тогда был в дугу пьяный. Ну да ладно, не суть. Снимай штаны.
— Что? — не понял я.
— Нет, ну если тебе в сырых больше нравится ходить…
— А, да, — до меня дошло значение фразы. — То есть нет, не нравится. Трусы-то хоть можно себе оставить?
— Мне, конечно, не сложно, я выжму и просушу, — рассмеялась Маша, забирая штаны, — но боюсь, что Юля этого не поймет, и в следующий раз из речки будут вылавливать уже меня. Все, как надоест загорать, приходи к костру. Как раз время обеда, — и с этими словами она удалилась, оставляя меня одного.
Я лег обратно на пенку. В голубом небе надо мной двигались легкие, почти что кружевные, перистые облачка. Неспешно. Размеренно. Слабый порыв ветра качнул у моего уха недавно вылезшую из-под земли траву, создавая тихий-тихий шорох. Расслабляющий, даже в какой-то степени уютный. И тепло солнца. Невольно вспомнились последние минуты в том, моем времени, где я так же лежал и радовался малому. Но теперь совершенно не хотелось никакой музыки — шепот и ласка природы убаюкивали и увлекали за собой.
А может, я все же утонул, и это последние картины, что рисует мой агонизирующий мозг? Да и пусть. Какая, к черту, разница, если так хорошо…