Раннее утром Теодор вышел встречать барона с дрыном в руке, но упал в обморок прежде, чем Аделаида успела отнять, как раз ей на руки.
— Я вас убью! — закричала Адель после того, как убедилась, что отец жив и дышит.
— Он вскоре очнется, — хладнокровно сказал жених, ничуть не удивленный столь негостеприимным приемом. — Давайте помогу затащить его в дом. Видите, как губительно сказывается на здоровье попытка не сдержать данное мне обещание?
— То есть это вы сделали! Вы признаетесь!
— Признаюсь — в чем?
— Мерзавец! — шипела Адель и трясла отца, пытаясь привести его в чувство. Мама прибежала с нюхательными солями, Бьянка — с кружкой холодной воды.
— Вы приносите в наш дом горе! — крикнула мама барону отчаянно.
— Напротив, я у вас его забираю, — кивнул Себастьян на Аделаиду.
— Да как вы смеете! — в мгновенном приливе неожиданной для самой себя ярости Адель широко, от души размахнувшись, влепила ему пощечину. Черные глаза мгновенно стали узкими щелями с сочащейся изнутри яростью, но тут пришел в себя Теодор.
— Что со мной случилось?
— Папа! Что ты помнишь? Как тебя зовут?
— Чего ты мелешь, я еще не выжил из ума! Я помню все! Надин! Бьянка! Что стоите, действуйте!
— Сейчас, сейчас... — Бьянка схватилась за стоящий в углу на столике графин с заранее подготовленной святой водой:
— Отче наш...
От воды зло успело увернуться, от большого деревянного креста в руках служанки — не совсем.
— Вы тут все с ума сошли, что вы делаете?!
— Старинный свадебный обычай, — пояснила Адель едко. — В наших краях много всякой нечисти шатается, приличными людьми прикидывается... По традиции вы не должны уворачиваться, это значит, что вы святого креста боитесь. Стойте смирно! Надин, еще раз!
— Сударь, прошу вас покинуть мой дом. Я никогда не отдам свою дочь такому человеку, как вы, — поднялся с кресла Теодор.
— Сударь, я уже чувствую себя женатым человеком в доме любящих родственников. Не успел я переступить порог, как мне начали угрожать, обвинили во всех несчастьях и даже побили. Если мне придется признать, что это не дом моей семьи, я буду вынужден счесть это оскорблением своей чести, которое, увы, можно смыть только кровью... — говоря это, барон почему-то смотрел не на Теодора, а на Адель.
— Ну крови я никогда не боялся, — сказал Теодор с угрозой.
— Папа!
— А ты молчи!