– Ты что, все еще хочешь обучать меня?..
– Да. Для тех, кто веками живет в этом мире, один год – секунда.
– Тогда через твою минуту я уже как пять секунд буду мертва.
– Не будешь, если начнешь у меня учиться.
Я подняла голову и взглянула на него. Он вновь был в черном. И стоял он под большим зонтом с загнутой на конце деревянной ручкой.
– Следующая секция через девять лет.
– Уверен, для тебя я могу сделать исключение.
– Тебе не понравится меня обучать, – я скривила рот в подобии улыбки.
– Это уже мне решать, – он подал мне свободную от зонта руку, и я, недолго думая, взялась за нее.
Я подскочила в кровати от неожиданно раздавшегося сигнала. Вчера я завела будильник на телефоне, чтобы случай с опозданием на завтрак не повторился вновь. Потянувшись, я выбралась из-под теплого одеяла и Ры. Последняя только перевернулась на другой бок и продолжила спать. Собрав в охапку вещи, я удалилась в ванную. Огромный плюс квартиры учителя – личные ванные. Для каждой спальни, а их здесь было три, была предусмотрена своя ванная комната. Для меня, любившей пропадать там на час, это стало лучшей новостью месяц назад. Наведя марафет, я вернулась в спальню и заметила появившуюся стопку бумаг на столе. Это таким образом подоспело мое наказание за то, что проспала. Сверху на стопке лежала бумажка с заклинанием для очистки памяти от конкретных воспоминаний. Я запихнула ее в карман и ушла в кухню, где учитель, впрочем, как и всегда, читал газету, ожидая меня.
– Листы видела?
– Да. Но в комнату мою заходить нельзя. Это грубо и неприлично.
– Вот еще, кто мне будет нотации о поведении читать…
– Вот именно! Тебе уже я – я! – нотации читаю. Докатился ты, в общем.
Он тяжело вздохнул.
– Ешь.
– Да ем я, ем…
– Молча ешь.
– Я молча ем…
Он отложил газету, поднялся и навис надо мной, упершись одной рукой в столешницу.
– Давай. Я жду.
– Ты ужасен…
– Что-что?
Я, молча пережевывая пищу, подняла на него прищуренные глаза. Он слегка улыбнулся.
– У меня дела в Совете, так что придется тебе и сегодня побыть одной, – учитель прошел в коридор. – Не забудь стереть той девице память.
Да, такое вряд ли можно забыть. Все-таки, я ей эту память, так сказать, и создала.
Мастер обулся и вышел за дверь. А я доедала завтрак. Молча.
Спустившись на первый этаж, я прочесала весь офис вдоль и поперек, но Джулии там не было. Когда же я спросила у ее коллег, где она, мне ответили, что сегодня утром она уволилась, а почему именно – не сказала. Она лишь упомянула, что собирается покинуть Старый Город навсегда. Это, конечно, было подозрительно, даже очень, но поделать с этим я ничего не могла. Тем лучше. Для всех нас.
***
Учитель вернулся ровно в три часа, объяснив это тем, что остальные мастера справятся и без него, а я без него не справлюсь. И вообще, у меня там метла без дела простаивает. Хотя мне казалось, что остальные просто решили сплавить его куда подальше. Все же Поднесение – праздник счастья и веселья, а учитель совершенно не умел веселиться. В этом плане учитель с улицы Хмеля им был полезнее, что, несомненно, ущемляло чувство собственной важности моего учителя. Именно поэтому я не стала задавать дополнительные уточняющие вопросы: его гневная тирада длилась бы часа два, не меньше. А потом он причитал бы, что мы только потеряли время, которое могли бы потратить с пользой. Пришлось есть свой обед молча.
– Ты готова?
– К чему?
– К полету. На метле. На улице впервые за долгое время светит солнце.
– А, ну да, ну да… Я сейчас, – я поднялась из-за стола и двинулась к себе в комнату.
Поменяв юбку на брюки и захватив из спальни метлу, я вышла в коридор, где меня уже ждал со своей тростью готовый выходить учитель.
– Мы в парк? – спросила я его, надевая туфли.
– Нет, это ни к чему.
– Ну, на ветки приземляться мягче, есть шанс выжить, – он укоризненно глянул на меня. – Ладно. Поверю на слово.
Мы вышли на залитую солнечным светом улицу. Лучи отражались от камней брусчатой дороги и слепили глаза.
– Для начала, подними в воздух метлу. Только не руками, пожалуйста.