Нет, вот это его работа. Это всегда было его работой. Он был женат на этой жизни — к лучшему оно или к худшему — и он хлебнул слишком много дерьма с этой сукой, так что сейчас пришло время ей за это заплатить. Так что, с Божьей помощью, она оплатит свой счет через этого богатого сукиного сына с двумя спелыми детьми, которые будут сорваны, как фрукты, с низко висящей ветки.
Партлоу стиснул зубы, включил первую передачу и проехал через открытые ворота, после чего остановился и подождал, пока Хартли закроет и запрет их — так же бесшумно. Наконец, дверь с пассажирской стороны открылась, и бывший полицейский скользнул на серую обивку сидения.
Партлоу взглянул на Хартли и испытал шок. При первой встрече он этого не заметил, но у мужчины на лице был длинный шрам, тянущийся от угла левого глаза почти вдоль всей линии его челюсти. Сам левый глаз производил впечатление искусственности — он смотрел все время прямо, даже когда правый двигался в глазнице.
Стеклянный глаз, — понял Партлоу и подумал: — Ну, разве это не поразительно?
Глаза шофера были одинакового карего цвета, что свидетельствовало об искусной работе мастера. Отчего-то Партлоу подумал, что детишки с упоением мечтали об этом рыбьем глазе, когда наступала полночь.
— Что-то не так? — спросил Хартли, потому что Партлоу задержал взгляд на полсекунды дольше положенного.
— Нет, — бегло отозвался он, после чего нажал на акселератор, и «Форд» тронулся.
— Мистер Ладенмер рассказал мне всю историю, — медленно протянул Хартли.
Всю историю. Партлоу не понравилось, как это прозвучало, и он решил прощупать почву.
— И что вы думаете?
Хартли не ответил. В промежутке между двумя ударами сердца Партлоу подвел итог своим впечатлениям о ковбое-полицейском, ставшем шофером. Как мужчина мог водить без одного глаза, было выше понимания Партлоу, но, очевидно, Ладенмер настолько высоко ценил его навыки, что был готов рисковать жизнями своей жены, детей и себя лично и вверять их этим корявым рукам. Тот, кто придумал слово костлявый, имел в виду именно этого усушенного Клэя. Партлоу решил, что этому жалкому куску шкуры около пятидесяти лет, и, как следствие, плоть мужчины стала напоминать сморщенную кожу. У Хартли было угловатое лицо с крючковатым носом и подбородком, выглядящим так, как будто он был выкован из железа. Здоровый глаз и имитация второго были утоплены в глазницах, окруженных плотной сеткой высушенных на солнце морщин. Партлоу снова взглянул на шрам.
Должно быть, когда-то вся та сторона его лица была повреждена, — подумал он. Опасная это работа — быть копом в Хьюстоне.
— Белло Вуд, — неожиданно сказал Хартли.
— Что?
— Вы смотрите на мой шрам. Услышал хруст вашей шеи. Битва под Белло Вуд, 6 июня 1918 года.
— Ох. Как вас ранило?
— Осколок артиллерийского снаряда, размером с монету. Попадание точно в цель.
Партлоу вынужден был спросить об этом.
— Ваш глаз. Я имею в виду… он вас беспокоит?
— Нет. Дети тоже не обращают на него внимания, если вы об этом. А вас он беспокоит?
— Это не мое дело, — постарался как можно спокойнее отозваться Партлоу.
Хартли хранил молчание, пока машина не остановилась на круглой площадке перед парадными ступеньками дома. Когда Партлоу заглушил двигатель, Хартли кашлянул, давая понять, что хочет что-то сказать.
— То, что вы сообщили мистеру Ладенмеру, — сказал он. — У меня двоякое мнение на этот счет.