А Фил Дуайер остался прекрасным ярким воспоминанием. И нашим большим-большим женским секретом, о котором никто больше не знает.
Сейчас мне как никогда интересно - как он выглядел? Какие у него были волосы, глаза, улыбка? И - если бы меня не было, или будь я чуть старше, - кого бы все-таки выбрала Рене?..
Размышления прерывает звонок в дверь. Робкий, неуверенный… Все-таки смотрю на часы - половина шестого.
Дориан.
Кто еще может явиться в такую рань?
Все-таки приходится встать и включить свет. Запахиваюсь в халат и медленно - ноги как свинцом налились - иду открывать.
Перед дверью медлю. Нет сил поднять руку и повернуть простенький замок. Боюсь.
Но нужно открыть. Он все поймет, если я не открою…
Руки дрожат.
Открываю и отхожу на шаг.
- Белла?.. - это он, мой Дориан, принц, вернувшийся из плена. Плохо промытые волосы, отросшие ниже плеч, плохо выбритое лицо с клочками щетины, царапинами на щеках и подбородке. И в глазах - глухое отчаяние. Как у собаки, вернувшейся к дому, где когда-то жили ее хозяева.
Стоит, держась за стену, не решаясь войти…
Конечно, он понимает, что полгода большой срок. За это время я могла влюбиться, выйти замуж. Не ждать калеку, который может и не вернуться.
- Ну что же ты? Укажи мне на дверь, скажи, что любишь другого, - красиво очерченные губы судорожно кривятся.
- Нет, нет!
Молча бросаюсь к нему на шею, вдыхаю его тепло. Вдыхаю запах грязных волос и - чуть заметный - дешевого хозяйственного мыла. И еще какой-то незнакомый - сладковатый, тошнотворный, похожий на запах гнилого мяса… Все будет хорошо, родной мой. Мы живы, мы вместе. Не смотри на меня так безнадежно, не бойся переступить порог. Это ведь наш общий дом. Я никогда тебя не прогоню, слышишь?
Слова сейчас не к месту. Нужно другое. Горячая ванна, чистая одежда, вкусная домашняя еда, свежезаваренный чай. Домашние хлопоты, такие простые освященные временем ритуалы.
Весь день мы проводим вместе. Дориан, то тяжело, отдыхая после каждого слова, то быстро, перебивая сам себя, рассказывает, как прожил эти ужасные полгода. Я слушаю молча. Просто смотрю. Просто сжимаю его руки.
Где-то в половине третьего звонит телефон.
Эдвард.
Сбрасываю.
Мне это не нужно.
Он красив, умен, нежен, он… потрясающий. И вчера я отдалась бы ему без остатка.
Но я не одна. Уже несколько часов - не одна. Если сейчас променять Дориана на эту вспышку страсти, он просто сбросится с моста. И значит, эти полгода неизвестности, “Ватханария”, мой прыжок… все это было зря?..
С первыми сумерками мой принц засыпает, прижимая меня к себе, точно любимую игрушку. Устал… радость - это тоже стресс.
Осторожно выпутываюсь из его объятий и, взяв ручку и чистый лист бумаги, устраиваюсь за кухонным столом.
“Художественному руководителю театра N.
Заявление об увольнении.
Я, Изабелла Мари Свон, прошу уволить меня с занимаемой должности, по собственному желанию.
Дата, подпись.”
Как ни странно, в этот раз мне не приходится изводить несколько листов на черновики. Заявление сразу получается безупречным. Значит, я все делаю правильно.
*
Эдвард так и не смог заснуть. Было стыдно за себя, за свой внезапный порыв…
В какой-то момент пришла мысль позвонить и извиниться. Но Белла сбросила вызов, а время уже приближалось к трем. “Значит, судьба”. Может, ей тоже неловко. А может, обиделась…
В баре никого не было. Горели все светильники, обычно задрапированные темной материей, безжалостно высвечивая убогую обстановку. Пахло пылью и немного - сушеными цветами.
Таня репетировала - без микрофона, без музыки, в своих обычных джинсах и глухом темном свитере. Без макияжа, с волосами, собранными в простой хвост.