— Эта ваша софистика! Моя парализация — это вовсе не лишний вес. Дело более серьёзное!
— Вот и ведите себя серьёзно. Заладили одно и то же: бесполезно, не получится… Если вы себя на это настроите, точно не получится. Что, разве так сложно постараться поверить в лучшее? Я уж не говорю «поверить», хотя бы постараться. А говорить, что всё впустую, конечно, легче. Только стоит ли?
— Вы, Селестен, всегда преуспеваете в том, что делаете: отчитываете меня, как мальчишку.
— Простите, если это прозвучало именно так, — нахмурился музыкант. — Я ведь уже говорил, что проповеди читать вам не собираюсь. Но говорить то, что думаю, я буду. Может, тогда вы поймёте, что я во многом прав.
— Во всём правы?
Нет, во всём прав один только Всевышний. Каждый имеет право на ошибку, но не у всякого есть возможность её исправить. Я, возможно, не прав, но я всё-таки считаю, что бороться нужно до конца. Пусть меня в очередной раз забросают камнями, но я своего мнения не изменю. Хотите вы того или нет, но за ваше выздоровление я буду бороться. И мне было бы легче, если бы вы мне в этом помогли. Без вашего участия это будет сделать довольно-таки сложно. Но я это сделаю, пусть мне придётся потратить на это всю мою силу! Я не искуплю этим своих грехов, — продолжал он после молчания, — но мне будет легче, если я смогу помочь ещё одному из тех, кого я прежде хотел погубить. Возможно, когда-нибудь я смогу… — Он не договорил, но тоска в его взоре вспыхнула с новой силой, а на длинных ресницах задрожали слёзы.
А Ален с новой силой осознал, что у Селестена в прошлом кроется тайна. И причём такая, что к ней лучше не приближаться. Дьюар не понял, а осознал это каким-то восьмым чувством. Он решил об этом ничего не говорить и не цепляться к словам Селестена — а таких моментов, к которым можно было прицепиться, в речи юноши было предостаточно — и перевёл разговор на другую тему.
— Я вас расстроил, Селестен, — сконфуженно сказал мужчина, — но я обещаю вам исправиться.
— Обещаете? Лучше не обещайте, а просто исправьтесь, — ответил юноша, сосредоточенно глядя куда-то в пространство. — Сделаете это?
Дьюар кивнул.
— И поговорим о чём-нибудь другом.
Мужчина подложил под голову ещё одну подушку и предложил:
— Мы в прошлый раз говорили о самоубийствах.
— Хотите продолжить тему суицида?
— Нет, тему жизни после смерти. Мне очень интересно, Селестен. А вернее, интересно узнать ваше мнение.
— Что именно вы хотите знать? — ровно спросил музыкант.
— Вы вообще верите, что жизнь после смерти существует?
— Верю ли я? Я знаю.
— Знаете?!
— Будем считать, что да, — уклончиво ответил юноша. — Доказывать вам я ничего не буду, просто поверьте мне на слово. Иной мир есть, и вы туда непременно попадёте, но это будет ещё нескоро. Зачем вам думать о смерти?
— Я просто часто думаю… на что это похоже, если оно есть? А иногда мне думается, что этого нет, и где-то внутри всё холодеет от страха и такой ужас пронзает, что хочется кричать… — Зрачки Алена расширились.
— А вы не пробовали помолиться? Или хотя бы обратиться мысленно к вашему ангелу-хранителю? Это бы вам помогло: стало бы спокойнее на душе.
— Жаль, что вы не мой ангел-хранитель, — с искренним сожалением сказал Дьюар.
— Увы, нет: не хранитель, не ваш… да, похоже, что и не ангел тоже. — Он улыбнулся, но глаза его остались серьёзными. — Но не превращайте мои слова в шутку! Я говорил с вами серьёзно.
— Я тоже.
— Вы неисправимы, Ален. — На этот раз Селестен и вправду улыбнулся.
— А вы?
— Я уже не изменюсь, а у вас ещё есть шанс.
— А вам не кажется, что некоторые слова должны были стоять на другом месте?
— Я хотел сказать только то, что сказал. Не больше и не меньше.
— Это прозвучало немного странно… — осторожно начал Ален.
— В своё время вы всё поймёте.
«Знать бы, когда это время наступит!» — подумалось Дьюару.
В углу промелькнул серый силуэт мыши, пробежавшей под шкаф. Ален проследил за ней глазами и попросил:
— Когда увидите мадам Кристи, передайте ей, пожалуйста, чтобы она поставила здесь мышеловку.
— Зачем?
— Тут полно мышей. Боюсь, они могут попортить ковры.
— Только поэтому вы хотите лишить их жизни? — Юноша изогнул бровь.