Странно, что музыкант хочет представить всё иначе, словно для человека в этом мире нет преград, словно и смерти нет. А может, и жизни тоже не существует. Кто знает, что мы такое и для чего это вообще нужно. Может быть, жизнь это вообще сон, который закончится рано или поздно. Только чем закончится? Смерть ли есть это пробуждение? Или нечто такое, чего вообще нет?
Дверь мягко растворилась, вошёл Селестен. Едва Ален на него взглянул, ему сразу показалось, что юноша выглядел необыкновенно уставшим. В нём сквозила безжизненность, прежде больным не подмеченная. Словно сейчас было раннее утро, и кто-то разбудил проведшего бессонную ночь человека, смежившего хоть на час усталые веки. Потрёпанный вид: не завитые волосы, какие-то тени на лице…
— Вы себя плохо чувствуете, Селестен? — сразу же спросил мужчина.
— Что вы! — Юноша притворил дверь и вошёл, но походка его не была летящей, словно что-то за эти несколько часов, что они не виделись, обломало ему невидимые крылья и приземлило его.
— Если вам нездоровится, не нужно было приходить.
— Сущие пустяки. Я хорошо себя чувствую, — возразил музыкант и по обыкновению сел на край кровати. — Это всего лишь игра теней и света, помните?
Дьюара это не слишком убедило, но он решил не настаивать: если уж Труавилю хочется, чтобы Ален думал, что всё хорошо, пусть так и будет.
— Наверное, вы правы, — согласился он вслух. — В комнате не слишком светло, я мог и ошибиться.
— Солнце уже почти закатилось, — сказал музыкант, бросая быстрый и — как Алену показалось — тоскливый взгляд в окно, в сиреневые сумерки. — Завтра тоже будет пасмурно, с востока натянуло облака.
— Похолодало?
— Немного. Зима никак не хочет сдаваться. Упрямства ей не занимать, — с немного странной интонацией ответил юноша. — До самого конца будет сопротивляться.
Может, в его интонациях и не было ничего странного, но эти слова, им сказанные, перекликались с мыслями Дьюара. Ален готов был поклясться, если бы не был уверен, что эти мысли он вслух никогда не высказывал, что Селестен подслушал их или каким-то сверхъестественным способом угадал их.
— Но весна-то всё равно придёт.
— Вот именно. — И эта интонация тоже могла бы показаться странной: словно они о чём-то долго спорили, и вот наконец-то приходило время сделать выводы.
— Подснежники скоро расцветут, — заметил Селестен.
— Если весне удастся прогнать зиму.
— Она же будет стараться, — словно бы с недоумением произнёс юноша. Даже не спросил, а просто произнёс. — Не мытьём, так… Не зря же люди пословицы придумывали, а? Как вы считаете, Ален?
— Пословицы? — растерянно переспросил Дьюар.
— Да.
— Может быть. Но на них не стоит слишком-то полагаться.
— Почему?
— Кое в чём они правы, согласен, но в некоторые я просто не верю.
— Например?
— Время лечит? — спросил Ален и сам испугался реакции собеседника.
Лицо Селестена исказилось судорогой боли.
— В точку! — жёстко сказал он. — Попали в самое яблочко. Если говорить о душе, то время её не лечит. Склеивает лишь, причём дурно склеивает, скажу я вам: она потом то и дело грозит развалиться и держится только чудом, наверное. А если про тело говорить, то лечит, и вполне успешно. Правда, шрамы остаются… — Его рука непроизвольно легла на шею, а Ален вспомнил те странные шрамы, но не подал виду. — Но это не так уж и важно, верно?
— Я так не считаю. Кое-что оно не способно вылечить, и ничто не способно. Даже время не спорит с Природой… и Судьбой. — У Дьюара была своя боль, и на этот раз уже сам Труавиль попал в «яблочко».
— Может, мы всё-таки с ней — с ними обеими — поспорим? — вполголоса предложил Труавиль, но так, чтобы Дьюар его услышал.
— В этой неравной схватке мы проиграем.
— Проигрывает тот, кто вообще ничего не делает, Ален, поскольку бездействие хуже неудачи. Тот, кто пробовал и проиграл, может попробовать ещё раз. А что может сказать тот, кто и пальцем не шевельнул? Ему нечего сказать. Скажете, что у него остаётся надежда? Не так это, Ален, ведь не так. По крайней мере, даже если ничего не выйдет, то хоть совесть будет чиста.
— Слабое утешение, — попробовал улыбнуться Дьюар.
Селестен и не думал шутить. Он остался серьёзным и немного грустным.
— Но это не наш случай. Мы с вами ещё и не боролись за вашу душу.
— «Душу»?