- Вот и хорошо, вставай. Сейчас дам умыться, - мачеха поставила на табурет белый эмалированный тазик, взяла большой кувшин с тёплой водой, - ну, что же ты? Давай солью.
Мачеха никогда не отличалась добротой, и Кире это показалось странным. Ещё одна странность? Она подставила ладони лодочкой под струю воды, а Вера Ивановна осторожно лила её тонкой струйкой из кувшина.
-А где Ирочка и Аннушка? - Кира намылила лицо земляничным ярко-розовым мылом, - они тоже курс гимназии закончили?
-Это ты о ком же? Подруги твои? - не поняла Вера Ивановна.
-И подруги тоже, конечно. Ирочка и Аннушка - ваши дочери, мои сводные сёстры. Что это вы, Вера Ивановна, своих дочерей забыли? - она промыла глаза и покосилась на мачеху. Та, раскрыв рот, смотрела на Киру.
-Что-то не пойму я тебя, Кирушка, - жалобно сказала Вера Ивановна, - какие дочери? Сроду никаких детей не было. Я ж девица!
Кира так и шлёпнулась на кровать.
-Как не было? Вы, наверное, забыли: Аннушка и Ирочка - ваши девочки, - понимая, что говорит несуразность, попыталась втолковать ей Кира, - мы всегда летом вместе играли, к старой крепости бегали. А когда вы за папеньку замуж вышли...
-Господь с тобой! - Вера Ивановна быстро-быстро несколько раз перекрестилась, - да что ж это такое! Я за твоего папеньку замуж вышла?! Что ты такое говоришь? Да я всегда экономкой у Стоцких служила - и вдруг замуж! Надо же сказать такое!
Кира поняла: дело не шуточное. Явно что-то перепуталось у бедной женщины в голове. А вдруг (опять противные мурашки побежали по позвоночнику) это совсем не у Веры Ивановны в голове всё перепуталось? Кира не хотела сейчас об этом думать. Но пришлось: надо же разобраться в этой путанице. Она решила досчитать про себя до двадцати и начать сначала.
-Вера Ивановна, - рассудительно и вроде бы даже спокойно начала она, - расскажите, как мы тут жили. Вы не пугайтесь и не сердитесь. Это у меня что-то с головой после болезни.
Мачеха (или не мачеха?) кивнула:
-Расскажу, всё расскажу. Только сейчас пойдём вниз. Сегодня Полина приезжает, хочу кухарку на базар послать: пусть прикупит чего к обеду.
-Кто приезжает? Тётя Полина? - поразилась Кира, - разве она жива? Она же умерла в конце одиннадцатого года...
-Да что же это делается-то! - запричитала Вера Ивановна, - это как же ты так болела? То-то ты всё бредила во сне да кричала... И вот, пожалуйста...
-Вы хотите сказать, что тётя Полина жива и здорова? - и больно дёрнула себя за волосы: она, конечно, спит и, может, проснётся от боли? Ничего не изменилось. Вера Ивановна со страдальческим выражением смотрела на Киру:
-Конечно, жива. Сейчас приедет, тогда с нею и поговоришь.
У Киры голова кругом пошла. Они спустились по скрипучей лестнице в столовую, где уже был накрыт к полуденному чаю стол. Знакомый чайный сервиз в красных розах, серебряная (мамина) сахарница - всё родное, давно привычное. Она пила чай и размышляла. Вернее, пыталась размышлять, только плохо это у неё получалось. Мало того, что на дворе тринадцатый год, а Вера Ивановна не мачеха ей, так ещё и Полина жива-живёхонька. Что же это за болезнь такая, от которой вся жизнь сном кажется?
Полина Ивановна, цветущая, в модном дорожном туалете и шляпке с пером, отпустив извозчика и поручив кухарке перетаскивать сумки и баулы, быстренько засеменила по кирпичной дорожке к дому. Идти обычным шагом у неё не получалось: не давала длинная узкая юбка в серо-бордовую клетку. Но Полина не жаловалась - мода есть мода. Вера Ивановна выбежала навстречу:
-Полинушка, здравствуй, милая! Наконец-то приехала! Я уж совсем тут сбилась... Не знаю, что и делать. Но теперь я спокойна, ты всё разберёшь...