-Вот, видите, вот доказательство. Это не было сном! - почти плакала она, но вошедшая Полина брезгливо покачала головой:
-И это выпускное платье?! Как могла ты, Веруша, позволить такую вольность?
-Но, Полиночка, я же тебе писала, - стала оправдываться Вера Ивановна, - наша Кирочка выбрала это платье в салоне мадам Жюмо. Оно было выставлено в витрине, и весь город любовался им, проходя мимо. Кирочка хотела только этот наряд.
-Это платье для замужней дамы, а не для восемнадцатилетней барышни на выпускном балу. И хорошо, что бал отменили. Ты бы просто опозорилась, если б его надела.
-Я надевала его и не один раз, - проворчала Кира, - никакого позора не было.
-Когда же это было, позволь тебя спросить? - нахмурилась тётка.
-Я надевала его, когда мы встречали Новый год в Петербурге, а ещё на мой день рождения здесь в марте того же года. Мы отметили его в ресторане. Кстати, наш сосед Витенька видел, как мы со Штефаном танцевали танго...
-Кто такой Штефан? - переглянулись Полина с Верой Ивановной.
-Штефан Пален - мой муж.
-Кто?! - хором переспросили дамы.
-Муж, - пробормотала Кира и в отчаянии посмотрела на них, - вы хотите сказать, что ничего не было? Что всё это мне привиделось во время болезни?
-Именно это мы хотели тебе сказать, - пожала плечами Полина, - доктор говорил, что болезненный сон, вызванный неизвестной инфекцией, что-то там спровоцировал у тебя в мозге. И не только у тебя. Все девочки, заболевшие в твоём пансионе, тоже рассказывали невероятные истории.
-Может, кому-то и снились невероятные истории, но со мною всё было на самом деле! - упрямо стояла на своём Кира, - я знаю всё, что дальше будет. А будет в России через год война с Германией. Потом ещё хуже - будет революция. Я видела, что делалось в тридцатые годы. И у меня дочь родилась в 1968 году, и на самолёте я летала в Одессу в 1975 году...
Но Полина не замахала на неё руками, не затопала в гневе. Вместо этого она засмеялась:
-Ну вот, ты сама себя слышишь-то? Война с Германией! Государь император станет воевать со своим близким родственником? С какой стати? Что нам делить? И какая может быть у нас революция? Кто ж её устроит? Санкюлоты французские? Наелись мы этих бунтов достаточно. Кто теперь пойдёт против правительства колобродить? И можно ли серьёзно слушать, что у тебя дочь? Тебе сколько лет-то? Когда, говоришь, она родилась?
-В 1968 году, - прошептала Кира.
-Милая, позволю тебе напомнить, что женщины в семьдесят три года уже не рожают детей. Я уж не говорю о том, что ты не белочка, чтобы через десятилетия, как с ветки на ветку, перепрыгивать. Что там ещё осталось? Самолёт в Одессе? Вот это, пожалуй, возможно. Я сама видела полёты господина Уточкина. Так что поразмысли, что с твоими мозгами сделала болезнь. Я думаю, всё совсем просто: где-то люди говорили о демонстрации полётов, о беспорядках всяких, может, войну с Японией обсуждали, а твоя больная голова что-то напридумывала себе. Болезнь она так и зовётся болезнью, что из-за неё людям плохо.
Кира слушала Полину, исподлобья глядя на тётушку-мачеху, и упрямо молчала. Пусть смеются, пусть не верят, им не удастся её сбить так легко. Но сердце билось в испуге где-то в горле, и в голову закрадывались сомнения, оставляя во рту мерзкий металлический привкус.
-Красивое здание, правда? - Полина кивнула в сторону оперного театра.
-Очень красивое, - согласилась Кира, - я в хоре служила там целый сезон...
-Ты опять? - закатила глаза Полина, - держи свои глупости при себе! Иначе тебя примут за душевнобольную.
-Тогда откуда я знаю, что сейчас извозчик свернёт налево? Что нам нужен вон тот дом? Это же дом дедушки, правда?