-Не пойму что-то я ваших, сударь, вопросов.
-Сейчас объясню. Но прежде ответьте: выкидываете черновики или бережно собираете их?
-Кто ж черновики собирает? Они потому и зовутся черновиками, что их набело переписать надобно и за ненужностью в печи сжечь.
-То, что я сейчас скажу, возможно, покажется вам богохульством. Но не спешите отрицать. А что если Господь создал не один мир? Если он сотворил своё чудо, да что-то Ему не понравилось? А попросту черновик получился. И решил Он всё переделать?
- "Кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею"
-Вот-вот! А куда деть тех, кого Он уже оживил своим Божественным дыханием?
Отец Иаков с жалостью смотрел на несчастного, окончательно запутавшегося в своих вопросах и предположениях. Ему было жаль его, он вызывал сочувствие, потому что (отец Иаков ясно видел это) прошёл он через множество мук и страданий. Сергей замолчал, мгновение не сводил неподвижного взгляда с хорошенького мальчика на фотографии.
-Да, трудно поверить в то, о чём я говорю. Я и сам... Но вот, смотрите, - он достал деньги Вацлава и протянул их священнику. Тот взял, повертел и недоумённо взглянул, - вы на год выпуска посмотрите.
Отец Иаков всмотрелся, ахнул, ещё раз посмотрел и с презрением отбросил бумажки от себя:
-Вы фальшивомонетчик?!
-Ну что вы, батюшка! Какой фальшивомонетчик станет рисовать деньги выпуска ещё несуществующего года? Это настоящие деньги. Вот смотрите: эта бумажка выпущена в 1911 году. В будущем сентябре некто Богров сделает своё чёрное дело: убьёт Столыпина...
-Что вы! Господь с вами! - священник перекрестился.
-А вот эта денежка с Екатериной Второй - сторублевая бумажка - появилась позже, уже в 1914 году. Это год начала Мировой войны, долгой и тяжёлой. Потом будет революция и гражданская война. Многие погибнут, - тут его голос дрогнул, но он взял себя в руки, - всё это Ольга Яковлевна пережила вместе с мужем и сыном. Смотрите, вот фотография 1917 года. Узнаёте дочь?
Старик дрожащей рукой взял снимок. Олечка в шапочке, тесно облегающей голову, кокетливо склонилась к плечу исхудавшего Палена, восьмилетний Серёжа скорчил гримаску в объектив. На обороте Андрей Монастырский написал: "Застывшее во времени мгновение. Петроград, 1917 год"
-Петроград? - поднял глаза на Сергея отец Иаков.
-Это Петербург, потом, как война началась, его переименовали в Петроград - так ближе к русскому языку. Но это ещё не всё. Смотрите, - он протянул следующий снимок. С него, обнявшись, смеялись Олечка и её взрослый сын. На обороте рукою Андрея было: "С днём рождения! Ленинград, 1930 год".
-Ленинград?
-После смерти Ленина Петроград стал носить его имя, - не вдаваясь в подробности, объяснил Сергей. - Жизнь была отвратительна и интересна до невозможности. Церкви закрывались, священников... Ладно, не будем об этом. Просто поверьте мне. Она ушла в мир радостный и счастливый.
-Она погибла? - глухо проговорил отец Иаков.
-Да нет же! Я же вам говорю, она ушла, как если бы через порог перешагнула, туда. Там светло, радостно и там человек, которого она любит. Смотрите, - он достал снимок, который стащил из Кириного альбома. Отец Иаков осторожно взял снимок: его дочь - истинная правда! - была безмерно, безгранично счастлива. Это читалось в блеске ярких глаз, в уверенной улыбке, она прямо-таки купалась в нежном взгляде красавца, стоящего рядом. Отец Иаков перевернул снимок, на обратной стороне никаких надписей не было.