-И мои тоже. Это знак. Но что он может значить? Только бы не самое плохое. Пожалуйста, не самое плохое, - взмолилась она.
-Смотри, операция, кажется, закончилась.
В самом деле на крыльцо в пальто внакидку вышел Штефан, он прислонился плечом к дверному косяку, устало глядя на верхушки елей. На безжизненном лице угрюмо светились синие глаза. "Не лицо, а гипсовая маска", - с горечью подумала Кира. Они с Серёжей подошли вплотную, но он не обратил на них никакого внимания. Серёжа кашлянул:
-Как состояние пациента? - поинтересовался он. Штефан нервно дёрнул уголком рта, перевёл взгляд на стоящих перед ним Киру и Сергея:
-Как говорили в старых фильмах: "Жить будет". Если, конечно, не случится осложнений. Антибиотик бы не помешал, да только где ж его взять? - он ещё что-то говорил, но Кира не слушала. Она видела, что голова его занята сейчас совсем другим. "Он же не просто потрясён, - мелькнуло у неё, - он разбит, и... и что-то ещё... Только что именно?"
- Это ты оперировал Вацлава? Не Иван Фёдорович? - вырвалось у неё, и по его вспыхнувшим неподдельной обидой глазам поняла, что не ошиблась. Она прикусила губу: вот оно что... Кажется, до него начинает доходить, кто он на самом деле. Теперь в его душе ведут сражение художник Иво Рюйтель и медик Штефан Пален.
-Оставьте меня в покое, - чётко и раздельно произнёс он и от его холодного, почти враждебного тона Киру бросило в жар. Он спустился с крыльца и медленно пошёл в сторону леса. Кира и Сергей переглянулись - никто из них никогда таким Палена не видели.
-Часы остановились... - беспомощно пробормотала Кира, - вот почему часы остановились: он должен сделать выбор, - и мука отразилась в её зелёных глазах.
Когда привезли стонущего больного и понадобилось перенести его в смотровую, ставшую в одночасье операционной, Штефан старался не смотреть в сторону окровавленной повязки на руке. Его мутило от вида бинтов. Потом Иван Фёдорович, строго глянув, велел сыну мыть руки и становиться к столу, чтобы помогать. У Штефана сразу стало горько во рту, к горлу подкатил комок. Он мыл руки под смешным рукомойником и чувствовал, как ему мерзко. Вначале он постарался стать боком к больному, чтобы не видеть размозжённых пальцев, но отец глянул таким гневным взглядом, что пришлось заставить себя развернуться к больному.
Иван Фёдорович называл инструменты, а Штефан, не задумываясь ни секунды, находил нужное и протягивал отцу. Постепенно прошла тошнота, он внимательно следил за руками отца даже стал прикидывать, как ловчее перехватить тот или иной сосуд. Но в какой-то момент он почувствовал колебания Ивана Фёдоровича, движения рук хирурга замедлились, и тогда он понял, что того подводит зрение.
-Позвольте мне, - вдруг вырвалось у Штефана. Иван Фёдорович замер, потом кивнул и поменялся с ним местами. Теперь уже отец ассистировал сыну. А Штефан с головой ушёл в работу. Его чуткие пальцы работали чётко и быстро. Не замечая восхищённых взглядов отца, он занимался привычным делом.
-У тебя уже был подобный больной? - не выдержал Иван Фёдорович. Штефан поднял голову:
-Во время осады Перемышля в начале пятнадцатого года одному артиллеристу лафетом траншейной пушки так же раздробило пальцы, пришлось повозиться, - и опять склонился к больному. Иван Фёдорович открыл было рот, чтобы спросить насчёт пятнадцатого года, но передумал и продолжал молча ассистировать. Они уже заканчивали, когда внезапно у Штефана в глазах всё поплыло, он побелел и сделал шаг от стола, боясь свалиться на больного.
-Мне надо... мне надо выйти, - пробормотал он сдавленным голосом, сорвал с себя маску, перчатки, сбросил халат и выскочил на улицу, жадно глотая обжигающий воздух. Его мутило всё сильнее, а тут ещё подошла эта парочка - Кира и Сергей - и уставились на него. И тогда он позорно сбежал от них. Он шёл в сторону леса, оскальзываясь и спотыкаясь, с одним желанием: скрыться от чужих глаз как можно скорее. Шёл, не замечая ни холода, ни ветра. Постепенно тошнота прошла, и пришло осознание того, что он только что сделал сложную хирургическую операцию. Он, который не только вида крови не переносил, но даже в обморок падал, когда медсестра в поликлинике брала у него из вены кровь на анализ. И вот он только что со знанием дела ковырялся в человеческом теле, тыкал в него иглой, резал скальпелем... Он замер. Замер как вкопанный и словно бы раздвоился: наработанная привычность действий Штефана Палена совершенно исключала их возможность для Иво Рюйтеля. Ничего удивительного, что теперь в голове его царил полный сумбур. И бедная его голова ответила острой болью в виске. Он поморщился и огляделся.
Ветер усилился и погнал под ноги снежную позёмку. Огромные сосны с красными стволами враждебной стеной встали с двух сторон забытой просеки, снег скрипел неприятным скрипом, и ему показалось, что кто-то затаился за белёсой завесой. Он тряхнул головой и поёжился - сейчас бы точно не помешала тёплая шапка. Свинцовое небо нависло так низко, что, казалось, придавливает верхушки сосен и елей. Надо бы повернуть назад, но что-то толкало Штефана в сторону всё теснее сжимающих просветы деревьев, и он упорно гнал себя вперёд.
В белёсой круговерти обозначилась тёмная фигура, он подошёл ближе и оцепенел.