* – боевые отравляющие вещества.
II
Центральная клиника судебной медицинской экспертизы. Тот же день…
Его камера представляла собой квадрат без окон с одной металлической дверью с глазком в центре. Стены и потолок были выкрашены в монотонный белый цвет, под потолком день и ночь горели неоновые лампы на высоте три метра от пола.
Две металлические койки со ввинчивающимися в пол ножками, вентилятор со стальной решеткой в левом верхнем углу и дырка в полу для отправления естественных надобностей – вот и вся обстановка. Никаких посторонних предметов, имеющих острую или режущую поверхность чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не захотел свести счеты с жизнью.
Сюда не проникали посторонние звуки или шумы извне, только слабое гудение бестеневой лампы. Но сюда заходили иногда – утром выводили в душ и кормили, а потом уколы, в три часа – обед и опять уколы, в шесть ужин, в восемь вновь уколы. Все процедуры только под строжайшим контролем, весь день камера просматривалась целиком в глазок.
Иногда пациентов под конвоем выводили на прогулку в железную клетку пять на пять метров под открытым небом. Вооруженная охрана всегда готова открыть огонь на поражение в случае неадекватных действий со стороны прогуливавшихся. Очень редко подследственных выводили на допрос или медицинское освидетельствование.
В камерах этого заведения находились насильники, убийцы, людоеды, извращенцы, садисты, похитители, маньяки и прочие категории нелюдей в человеческом обличье. Все они дожидались решения медицинского заключения высших специалистов психиатрии, от которого зависела их дальнейшая судьба.
Признают вменяемым – высшая мера в виде дырки в затылке или срок на «всю катушку» – пятнадцать лет, но это случалось редко. Признают невменяемым, то есть проще говоря – «психом», значит, всю оставшуюся жизнь просидишь тут в одиночке, в двухместной или в общей, как врачи решат.
Каждый решал сам для себя – девять грамм свинца, колония строго режима на пятнадцать лет, где год за три, а два – за девять, или пожизненное содержание здесь. А тут за год при помощи «чудодейственных» уколов сам станешь психом, если таковым не являлся. Каждый выбирал и решал «косить» ему или в «сознанку» играть.
В этой камере лежали двое – один бывший военный, его перевели вчера по настоянию врача, а второй сидел уже месяц.
– Эй, служивый, - тихо позвал второй, приглаживая редкие волосы на лысеющей голове, - Тебя за что захомутали?
Военный лежал в позе «покойника на вынос», мерно дыша и не мигая, глядя в одну точку не потолке. Обращение соседа не произвело на него никакого действия.
– Ты че, глухой?
Реакция та же.
– В натуре глухой, - сам себе сказал лысеющий, - Не только беспалый, но и глухой!
Оскорбление тоже пропало даром.
– Слушай, служивый, а ты не родня нашему президенту? У того тоже двух пальцев не хватает, - он загоготал, потирая ладонями живот. Минуту, помолчав, он заговорил опять:
– Молчишь, ну и хрен с тобой, а я поговорить хочу. Хватит глухонемым ходить, а то кроме врачей и поговорить не с кем. Разговоры у них, брат, научные, да ты сам, небось, там был и слышал.
Первый лежал, не шевелясь.
– Тебя наверно замели за то, что ты пальцы любишь в розетку совать?
Лысеющий долго хохотал своему изувеченному остроумию, а потом приподнялся на локте и прищурясь спросил:
– А тебя случаем не за «мокруху» замели? Твоя жена, небось, с генералом спала. А тебе звездочки на погоны сыпались? Как у Высоцкого в песне: «Вон покатилась вторая звезда вам на погоны». Угадал или нет?
Первый даже не моргнул.