— Проявляешься? — догадался Гнойный.
— Ага, — Фаллен уткнулся носом ему в затылок. — Время приходит. Пока оно есть, нужно пользоваться моментом.
***
Хозяин Дома стоял в конце коридора у открытого окна и смотрел на осень, окутавшую внутренний двор. Уже давно пожелтели и осыпались деревья у ограды, легла к земле трава под ударами первых заморозков. Они пришлись на конец сентября, однажды встретив воспитанников Дома ранним утром искрящимся инеем на замёрзших травинках. Зима в этом году будет холодной, подумали тогда все, и мелких в этот день на улицу не выпустили. Рабочие как раз заканчивали менять стеклопакеты в окнах на первом этаже.
К зиме всё уляжется. Времени у них оставалось не больше месяца, а то и в разы меньше. Чувствовал ли Гнойный что-то особенное? Порывы холодного воздуха сносили любые его мысли: дурные и хорошие, успокаивающие и ободряющие. Свежий воздух опустошал, вымывая из воспоминаний суетливость утра. Гнойный ловким движением запрыгнул на подоконник и достал из кармана пачку сигарет; в ней ещё оставалась пара штук.
Замай нашёл его, когда Гнойный докуривал последнюю, стряхивая пепел в окно. Хозяин Дома сидел на подоконнике, обхватив колени руками и подтянув их к груди. Для остальных он бы и вовсе слился со стенами своим бледным и нездоровым видом. Он продрог до костей, но не слезал, безразлично разглядывая свои владения, растянувшиеся до забора и кое-где — дальше, о чём знали немногие. Его воспоминания об этом тоже были подёрнуты временем, но теплились на уровне интуиции: в ту ночь было слишком темно, разбивался свет и шёл ливень; земля превращалась в кашу под ногами, а он мчался вперёд, уже и не вспомнить, зачем.
— Тебя Директор искал, — предупредил Замай.
— Чего хотел?
— Поговорить.
Директор был тем, кто не признавал хозяина Дома. Его все признавали: старшие, мелкие, воспитатели даже, когда успокоить кого-то требовалось; этим воздух пропитан был, об этом кричали стены, птицы, голосами крошащие холодную ночную тишину, но только не Директор, решивший откуда-то, что у него в этом месте есть какая-то власть. Гнойный закатил глаза, сбрасывая ноги с подоконника. «Ты что, серьёзно?» — так и читалось в его взгляде.
— То есть просил передать, чтобы ты новенького не прессовал, — объяснил Замай. Гнойный фыркнул. С какой это стати Директора вообще стало такое волновать?
— Гной, я серьёзно. Пацан, кажется, того…
— Здесь все «того», — невозмутимо отбросил хозяин Дома.
— Он типа немой.
— О-о. А вот это новость. Молодец.
Парень ухмыльнулся и затушил сигарету о ладонь. Кажется, огонёк веселья загорался в этих умирающих от скуки и уныния коридорах.
— Но, опять же, с какой стати меня должно это волновать? Неужели мы в свой последний год собираемся прерывать традицию, которую прокладывали столь усердно наши старшие товарищи?
— Нет в тебе ни капли сострадания, Гной.
— А где было ваше хвалёное сострадание, когда Джуб из меня мелкого дурь выбивал? — Гнойный с усмешкой потрепал Замая за щёки.
— Это ещё вопрос кто там у кого из вас что выбивал, — отмахнулся тот.
Да, у них было не так много развлечений. Не так много обычаев, которые перетекали из выпуска в выпуск, но именно этот здесь чтили едва ли не охотнее всех. Гнойный и сам прошёл через это, и не раз проводил других. Он и слышать ничего не желал о каких бы то ни было поблажках. Только не в его время. Впрочем, в череде нескончаемого тревожного ожидания такое событие могло скрасить пару-другую дней, которые уж слишком одинаково проходили. Всем вокруг было известно: Гнойный не сделает ни шага назад.
Выбравшаяся с чердака Хима появилась в столовой только на ужине, чем вызвала крайнее возмущение воспитателей женских групп. Впрочем, они не столько её не рады были видеть, сколько негодовали из-за того, что она снова уселась к мальчишкам.
— Эй, ты столики не попутала? — саркастично заметил Букер.