— Ты, что, не слышишь? — Грубовато сказал он. — Музыка не играет, всё, финита, можете остановиться.
Чекист дёрнул меня столь резко, что из-под рубашки выпал принесённый из подземелий НИИ дневник. Я поспешил подобрать его, но мужчина меня опередил.
— Что это? — Он вертел книжицу в руках.
— Это личное! — Я попытался выхватить дневник, но неудачно.
— Да ну? — Коршаков начал листать страницы и глаза его удивлённо округлились. — Откуда это у тебя?
— Нашёл.
— Нашёл? — Чекист сунул книжицу за пазуху. – Какая удачная находка. Лена, ты знала об этом?
— Да, — робко ответила она. — Мы его вместе нашли.
— Вы хоть понимаете, — он оглянулся на Ольгу Дмитриевну, которая беседовала с Виолой в стороне. — Что это такое, и что вас за это ждёт?
— Ничего там полезного, — отмахнулся я. — Можете даже не тратить на это время.
— Парень, — мужчина стал жутко серьёзным. — Я не знаю, где ты это достал, но поймай тебя кто-нибудь из моих коллег, ты бы уже давно червей кормил.
От таких слов Лена сделала шаг назад и крепко обхватила меня, на лице у неё застыла эмоция испуга.
— Значит так, — он снова оглянулся. — По-хорошему, я должен забрать тебя с собой на допрос…
— Нет! — Вскрикнула Лена. — Никогда! Не отдам! Не имеешь права!
— Да тише ты! — Прошипел он. — Если будете молчать в тряпочку, никто об этом не узнает. Никому не рассказывайте, о чем вы тут прочитали.
Как раз в эту минуту к нам вернулась радостная вожатая, она глупо улыбалась, непонимающе смотрела то на нас, то на Коршакова.
— Всё уладили? — Она взяла чекиста под руку.
— Да, всё в порядке, — мужчина бросил на меня суровый взгляд.
— Вот и отлично!
Коршаков медленно повёл вожатую в строну пляжа, оставив нас с Леной на площади одних. На лагерь опустилась поздняя ночь, но луна и разноцветные гирлянды освещали окружение. Я находился в подавленном состоянии, но Лене было в сто раз хуже.
Девочка осела на скамейку и испуганно уставилась на меня. Она ничего не говорила, просто сверлила меня своим взглядом, отчего мне становилось не по себе.
— Что теперь будет? — Тихо спросила она.
— Да ничего страшного, — я старался изображать спокойствие. — Он же сказал, что никто не узнает.
— Семён, — покачала Лена головой. — Зачем ты вообще таскаешься с этими дневниками?
— Мне нужно узнать, — сел я рядом. — Нужно понять.
— Что понять? — Голос её звучал ужасно расстроено. — Мы еле выбрались оттуда, а ты лезешь непонятно куда!
— Всё будет в порядке, — интонация неуверенности в моих словах говорила об обратном. — Теперь идём — поздно уже.
Путь до её домика снова прошёл в тишине. Вокруг стаяла кромешная тьма, все пионеры уже погасили свет в своих домиках, а фонарей в этой части лагеря не было. Но всё-таки мы добрались до жилья Лены.
— Слушай, Семён, — перед тем, как зайти в домик, девочка развернулась ко мне. — Пожалуйста, ради меня, сожги все эти дневники, хватит играть в шпионов.
— Я… — Так не хотелось ей врать. — Сожгу, обязательно сожгу.
— Ты обещаешь?
— Да, я обещаю.
Ничего я не мог обещать. Но когда Лена прожигает тебя своим страдальческим взглядом, когда она требует от тебя что-то, отказать ей невозможно, и я это знал.
— Я верю, — она устало улыбнулась. — Спокойной ночи.
— И тебе, — вполголоса ответил я.
Медленно я поплёлся к домику Ольги Дмитриевны. Не сказал бы, что как-то устал или чувствовал себя плохо, но на душе скребли кошки, и маячил едва различимый страх быть увезённым на чёрном воронке.
Проходя мимо сцены, меня окликнул знакомы грубоватый голос. Алиса так и не появилась на танцах, после своего позорного поражения. Сейчас она сидела на сцене, свесив ноги, дымила сигаретой и поглаживала струны старенькой «Ленинградки».
— Чего понурый такой?! — Крикнула она издалека. — Сядь, поговорим хоть!
Я без особого желания двинулся к Двачевской, вожатой в домике всё равно ещё нет, а ключи я оставил внутри, так что выбор у меня небольшой.
— О чём нам говорить-то? — Повесив голову, я рассматривал свои туфли.