— Пошёл прочь! — прокричал старик, когда Гарри открыл рот, чтобы спросить имя больного. — Ненавижу тебя!
Гарри покинул палату. В прострации он медленно брёл по коридору и вдруг взгляд упал на приоткрытую дверь сто шестой палаты. Неподвижно лежащий на постели человек был накрыт с головой. Гарри подошёл и откинул покрывало. Бледная, как мел, кожа, запавшие глаза и заостренные черты лица.
— Кто это? — спросил Гарри подошедшую Мэгги.
— Мистер Дэф. Скончался полчаса назад. Родственников у бедняги не осталось. Ждём могильщиков.
— Сто шестьдесят холодных лет в могиле проведу… — вспомнил вдруг Гарри.
— Что? — не поняла Мэгги.
— Ничего… А мистер Хоуп из сто седьмой палаты, — спросил Гарри. — Какой у него диагноз?
— Там нет никакого мистера Хоупа, — возразила Мэгги.
«Сто семьдесят холодных лет мне не встречать рассвет, ведь жизнь покинула меня, надежды больше нет».
— Надежды больше нет, — произнёс Гарри услышанные от Фатмы строки.
— Да, Хоупа нет, — подтвердила медсестра. — И не было никогда.
— Сто шестьдесят холодных лет таится в теле враг. Враг… в палате сто шесть. Да, он там. Хоуп пропал, зато появился Дэф. Надежда исчезла, смерть пришла. Это аллегория, просто цифры расставлены в другом порядке. Но что Фатма ещё говорила? — Гарри стал мучительно вспоминать, пока Мэгги подозрительно глазела на него. — Сто сорок… долгих лет пройдут в пещере мертвецов, когда… в тоске печальной я… умру, в конце концов. Сто четвёртая. Кто, кто лежит в сто четвёртой палате?! — выкрикнул он, окончательно напугав медсестру.
Поняв, что та в ступоре и ничем ему не поможет, Гарри кинулся в сто четвёртую палату и… остолбенел.
Прислонился к дверному косяку, потом хрипло спросил у запыхавшейся Мэгги:
— Что… с ним?
— Кома. Доктор говорит, жить осталось пару часов или меньше.
— В пещере мертвецов, — пробормотал Гарри.
— Что? А да! Его действительно привезли из пещеры Волдеморта. Никто так и не знает, какому заклятию он подвергся.
— Я знаю! — вдруг воскликнул Гарри. — Я! У вас есть Вивос Редитум?! Есть или нет?!
Мэгги лишь ошеломлённо смотрела на него, Гарри махнул рукой и рванул было на выход, но потом вернулся к медсестре и, стараясь сохранять спокойствие, размеренно произнёс: — Сегодня в девять часов придут авроры. Не открывай им и никого не пускай. И сторожу передай, чтобы не открывал, иначе вас убьют.
*
Гарри аппарировал на площадь Гриммо, когда пробило двенадцать, хотя по ощущениям должно быть не более одиннадцати. Открывая дверь, молил судьбу, чтобы фортуна благоволила ему, и Гермиона оказалась дома. Она была расстроена, в заплаканных глазах застыла боль пополам с разочарованием. Неужели она настолько любит Рона, что полдня лила из-за него слёзы? Протягивая сумку с ингредиентами, Гарри удовлетворённо отметил, как на бледных губах Гермионы появляется улыбка, но потом вспомнил, что время решило устроить русские горки, и сказал: — Ты должна приготовить своё зелье сейчас.
— Почему? — удивилась она.
— В Мунго умирает человек. Ему осталось жить… час, может, чуть больше. Если ты поторопишься, то спасёшь ему жизнь.
— Человек? Кто? Ты его знаешь?
— Да, и очень хорошо, — горько кивнул Гарри.
— Я, конечно, с радостью, но разве в больнице не могут ему помочь? Там ведь профессионалы.
— Да, но, чтобы поставить диагноз, нужно время, а его-то как раз нет.
— Подожди. Они не знают диагноз, а ты знаешь? — недоверчиво спросила Гермиона.
— Да. Так уж вышло, — усмехнулся Гарри.
— Но я не понимаю…
— Я прошу тебя, все вопросы потом. Приготовь своё зелье и отправляйся в Мунго, в палату сто четыре. Там всё поймёшь.
— А ты?
— Мне нужно кое-кому помочь, и я должен поторопиться, потому что время не ждёт.
Что-то в его голосе и глазах заставило Гермиону остановить поток возражений, и она просто сказала:
— Хорошо, Гарри. Я постараюсь.