От них все ещё пахло сыростью и глиной. Похоже, что они пролежали в шахте долгое время вместе с остальными вещами, которые по непонятной причине выкинули туда, как ненужный отход.
Шарлотта уселась за письменный столик и при дневном свете, бьющем сквозь окно, ставни которого уже опутали вросшие сорняки, принялась открывать первый конверт. В нем она обнаружила аккуратно сложенный документ о переводе крупной суммы денег на имя сэра Томаса Шарпа. Сумма была выручена за продажу земли в Вашингтоне. Какие-то бесконечные цифры занимали строки, от которых в голове все смешалось, а после в этот круговорот добавилось странное волнение. Шарлотта отложила данный документ и дрожащей рукой потянулась к следующему письму. Оно обещало лучше прояснить ситуацию и раскрыть личность по имени Изабель Локвуд.
Итак, второе письмо было адресовано девушке от её матери, и это было ясно с самых первых строк “Дорогая дочка”. Шарлотта принялась читать далее, почерк был трудно разборчив, буквы плясали, и иногда она с трудом могла понять написанное слово. Однако суть была ясна, как день. Шарлотта, прочитав письмо, откинулась на спинку кресла и задумчиво уставилась в пустоту: ни единой мысли не возникало в голове. Тогда она решила повторно пробежать по нему глазами, пытаясь уловить то, что возможно стремительно ускользало от неё прочь.
“Дорогая дочка.
Ты совсем забыла о нас с тех пор, как вышла замуж за того британского джентльмена. Он увез тебя в чужую страну и, кажется, ты отстранилась не только внешне, но и внутренне. Мы очень скучаем по тебе и ждем от тебя хоть строчку вот уже три месяца. Ты не ответила нам ни на одно письмо, поэтому я беспокоюсь: уж не случилось ли с тобой что-то худое.
Очень надеюсь, что с тобой все в порядке и ты счастлива в замужестве с этим странным человеком, который так привлек тебя и отнял у нас. Однако я чувствую себя все хуже с каждым днем и не знаю, от тревоги ли это или возраст берет свое, а может быть все вместе давит на меня так, что сейчас еле могу держать в руках перо и выводить корявые буквы, ибо силы в руках почти нет.
Не знаю, сколько ещё мне Господь отвел лет на этом свете, но очень надеюсь, что ты приедешь со своим добрым мужем и навестишь меня. Мое единственное желание напоследок - увидеть тебя, моя Изабель, или, если приехать не сможешь, то хотя бы строчку напиши, дай знать, что жива ты и здорова. От речи твоей, пусть и изложенной на бумаге, мне станет легче.
С любовью. Мама.”
От самой первой буквы и до самой последней Шарлотта внимательно прошлась взглядом. Ей стало не по себе от теплых слов больной матери, которая ждет возвращения своей дочери. Но куда хуже было осознать, что дочь этой женщины, по всей видимости, бывшая жена Томаса Шарпа. Об этом легко было догадаться, судя по датам на конверте, и ошибки быть просто не могло. Эта девушка или женщина до Шарлотты носила фамилию Шарп и жила в этом доме, но куда же делась теперь? Что с ней произошло? Куда она ушла, оставив при этом здесь все свои вещи, не прочитав ни одного письма от родных? И самое главное - почему Томас никогда не рассказывал о ней?
Этих вопросов можно было развить до трехзначного числа, и ни на один ответа не находилось. Было невообразимо сложно уложить все эти новые открытия в своей голове, ещё сложнее было собрать из всех этих кусочков целую картину и понять, что все же произошло в Аллердейл Холле в 1897 году.