Внезапно ему в голову пришла ещё одна мысль, которая волновала его с объяснения Чиюри. Исао подумал было, что спрашивать об этом Юмеми совсем не тактично, но ничего не мог поделать со снедающим его любопытством. И когда последнее перевесило, он осторожно начал:
— Кстати, можно задать один вопрос?
Юмеми заинтересованно подняла на него глаза и склонила голову набок. Её вид совсем смутил Исао, но он, поколебавшись, всё-таки собрался с духом и спросил:
— Почему именно вы оказались в Генсокё? Чиюри как-то мельком обмолвилась, что вы тут из-за… — На секунду он запнулся, подбирая более мягкие аналоги резким эпитетам Чиюри. — … людей, не воспринявших вашу теорию, если я правильно её понял.
Исао пытливо взглянул на Юмеми. Вопрос явно застал её врасплох, так как на её лице отразилось искреннее удивление. После короткого ступора Юмеми вдруг как-то сникла: она низко опустила голову, её глаза забегали, словно она не знала, на чём остановить взгляд, губы дрогнули. Наконец, она нашарила на столе использованную салфетку и, принявшись комкать её, сдавленно произнесла:
— Это… не очень приятные воспоминания.
Ей не нужно было произносить этого вслух — её реакция говорила намного красноречивее слов. Исао явственно видел, что эта история задевает какие-то старые раны, что она относится именно к тому разряду, который хочется спрятать в самые глубины своей памяти и никогда больше не поднимать на свет божий. Он уже пожалел, что вообще поднял эту тему, и хотел было извиниться за бестактность, но Юмеми вдруг выпрямилась и взглянула ему прямо в глаза. Исао поразился тому, какая решимость читалась в выражении учёной. И пусть её руки немного дрожали, когда она сцепила их в замок и положила на стол, она всё-таки уверенно подалась вперёд и не дрогнувшим голосом произнесла:
— Но я думаю, что мне стоит с вами ими поделиться, если я хочу получать от вас честные ответы на свои вопросы, Акамива-сан. Мне кажется, это будет справедливо… — И, сглотнув, она медленно проговорила: — Да, мы с Чиюри здесь из-за людей, не принявших мою теорию. Точнее, они не просто не приняли её. В научном обществе… — Она не выдержала и отвела взгляд, в котором отразилась горечь. — Мою теорию не приняло научное общество. Оно… её… Я… — Она сделала отрывистый вдох и, будто боясь растерять уверенность, на выдохе призналась: — Её осмеяли, а меня с позором выгнали из университета.
Едва договорив, Юмеми сжалась, словно готовясь к какому-то удару. Но удар уже случился: Исао ясно видел, как тяжело далось ей это признание. Он тысячу раз успел проклясть своё любопытство, чувствуя угрызения совести от вида будто готовой вот-вот расплакаться Юмеми. Ему хватило того короткого времени знакомства с ней, чтобы понять: для Юмеми не-единая магическая теория мира — смысл её существования, а её продвижение — та самая цель, ради которой она живёт и к которой она стремится. Неудивительно, что насмешки для Юмеми стали тяжёлым испытанием, вынудившим её искать доказательства в чужом мире — враждебном, неприветливом. В том мире, которому ни она, ни Чиюри не нужны. Всё это было слишком похоже на идею-фикс. “Возможно, именно поэтому мне иногда жутковато, когда она говорит о своей теории…” — подумал Исао, отведя взгляд.
Некоторое время висело неловкое молчание. Наконец, Юмеми тяжело вздохнула и, потирая переносицу, выпрямилась. От её подавленного состояния не осталось и следа. Она совершенно спокойно взглянула на Исао и ровным тоном заговорила:
— А теперь, Акамива-сан, позвольте задать вам встречный вопрос. Это нужно для исследования, — торопливо добавила она, видя неуверенность на лице собеседника. Получив его короткий кивок, она прямо спросила: — Вы можете объяснить, каким образом попали в Генсокё?
Исао нахмурился. Теперь они будто поменялись ролями: она задала ему неудобный вопрос, а он не горел желанием отвечать. И всё-таки у Юмеми были более весомые доводы, чем у него прежде. Правда, вначале Исао никак не мог отделаться от мысли, что она просто использует своё положение для утоления любопытства, но знакомый блеск в её глазах убедил его: это имеет прямое отношение к её изобретению. Именно поэтому он тяжело вздохнул, скрестил руки на груди, опустил глаза в стол и нехотя проговорил: