Перед входом во дворец возвышалась широкая мраморная лестница, по сторонам от которой высились гигантские трёхметровые фигуры, изображающие опять же монарха и слугу. Фигуры были сделаны одна из бронзы, а другая – из меди.
В немом восхищении Джереми и Дорнтон разглядывали эти чудо статуи, которые при взгляде на них казались настоящими, только застывшими на карауле стражами королевских ворот.
Обе фигуры устремляли свои взоры вперёд, гордо держа головы. Слуга простирал перед собой правую руку с загнутыми в непонятном жесте пальцами, а левую, согнутую в локте, прятал за спиной. Его печальный взгляд был устремлён точно на восток. Он был одет в роскошную ливрею и лёгкие кожаные сапожки. Монарх же, гордо и величественно откинув с одного плеча свою мантию и поставив на пояс левую руку, точно так же, как и слуга, держал вытянутой вперёд правую руку в похожем жесте. Он был одет в длиннополый фрак и кованые сапоги. У его ног лежал крупный косматый лев, сделанный из золота, а у ног слуги – поджарый пёс из серебра. Оба животных глядели друг другу в глаза.
Между тем Арсент, не сбавляя шага, начал подниматься по лестнице, и Джереми с Дорнтоном пришлось поспешить за ним, не успев насмотреться на эти замечательные произведения искусства.
Преодолев с дюжину высоких ступеней, они оказались перед тяжёлой вызолоченной дверью, на которой был искусно вырезан гербофлаг Гулсена, однако на сей раз без стилизации. На графа и слугу этот шедевр произвёл сильнейшее впечатление, – даже большее, чем на статуи у входа. Оба они были восхищены, до чего же искусно и с высочайшей точностью была выполнена здесь каждая чёрточка; каждая жилочка на лепестке цветка была видна и не казалась здесь лишней. И, несомненно, главные персонажи были настолько чётко и максимально подробно вырезаны (причём объёмно), что казалось, будто монарх и слуга вмурованы в золото живьём, но в мыслях благодарят своих «палачей», словно они только о том и мечтали.
Седовласый слуга одаривал трогательной улыбкой своего монарха и господина, улыбающегося ему в ответ с важностью аристократа и вместе с тем благосклонно, словно лучшему другу. Корона над головой монарха сияла и, казалось, была высечена из металла подороже золота, а над головами правителей Гулсена сидела пара птиц и кланялась им. На груди монарха была высечена голова льва, а на груди слуги – голова собаки. Всё остальное пространство занимал единый узор из цветов, идущий от монарха к слуге и от слуги к монарху.
Арсент так же, как и прежде, четырежды постучал тупым концом копья в золотые двери и, не дожидаясь ответа, назвал тот же пароль, что и привратник. Слои золота приглушили ответ находящегося по ту сторону, но, вероятно, Арсент услышал его, потому что удовлетворённо кивнул сам себе. И тогда двери стали медленно отворяться.
Выглянув из-за спины дворецкого, Джереми и Дорнтон с любопытством вгляделись вглубь открывшегося им проёма, но увидели лишь непроглядную тьму. В тот же миг Арсент охнул и отшатнулся, словно поражённый в сердце, и вслед за этим раздался его отчаянный возглас:
- О нет, Керстон, неужели опять?!
Человек, скрывавшийся в темноте и отчего-то не желавший выходить к ним на свет, что-то пробормотал в ответ плачущим голосом, но Арсент уже ничего не слышал.
- Идите за мной, и быстро, не отставайте, – твёрдо приказал старик, однако его голос при этом чуть дрогнул. Он шагнул за дверь и тут же исчез, поглощённый мраком. Граф и слуга, угнетённые внезапной переменой атмосферы действия, обменялись тревожными взглядами и поспешили следом за своим проводником.
Они сразу же спустились вниз по винтообразной лестнице и двигались дальше по узкому коридору, освещённому только несколькими факелами, расположенными по периметру и почти не дающими света, так что темнота здесь была почти кромешной.