Лунный свет, звёздный свет или же даже сияние самой Вечности — мы кружимся в луче, и я слышу вместо музыки шелест карт Таро в своих руках. Я бы закрыл глаза, но они закрыты, я бы распахнул их, но увижу всё равно то же самое. И нет такого момента, когда можно было бы сказать: «Стоп!»
Нельзя вырваться из танца до срока.
Шёпот историй окружает меня. Они разом вливаются в моё сердце, пронизывают сетку кровеносных сосудов, вспыхивают под кожей серебром. От них больше не убежать.
Господин Смерть смотрит в глаза мне и кивает. Это его желание, его сказки, тысячи историй, которые теперь следует рассказать одну за другой, не сбиваясь и не ошибаясь в словах. Это поручение, потому что я ни о чём не просил, это ответ на вопрос, который я не задал и даже не сформулировал.
Господин Смерть растворяется вместе с залом, светом, огнями небес…
…Колода Таро разбросана по столу, старшие арканы смешались с младшими, свечи почти догорели, лишь одна ещё трепещет в пальцах утреннего ветра. Я снова в кресле и снова один, сущности карт уснули до поры, до времени. И только одна лежит напротив меня, притягивая взгляд. Старший аркан. Тринадцать. Смерть. Не обещание, не предупреждение, только танец.
========== 023. Обрести имя ==========
В тишине, в темноте прорастает сквозь ткань сновидения имя твоё. Неведомое и невысказанное, стелется туманом, набирает сок зелёным ростком, колышется, свивается, прядётся и скоро пробивает неплотный кокон, являя себя предрассветному сумраку. Смотрится в небо, где нет облаков и нет звёзд, где только светлая голубизна затаилась, ожидая рождения солнца.
Ни вздоха, ни ветра, никакого колыхания воздуха, всюду расстилается тишь, и нет ни теней, ни мрака, ни бликов, ни света. Пограничное состояние между тем и этим замирает, застывает льдинкой и тихонько гудит, точно ждёт, когда же первый луч расколет, извлечёт звук, и имя, невысказанное, непроизнесённое, обретёт тело в мелодике звучания.
Мгновение тянется медовой патокой, течёт так неспешно, что будто стоит. Небеса чуть светлеют, наливаются неясным сиянием, но всё это слишком зыбко, чтобы не принять за воплощение собственного желания, за самообман, за грёзу и сон наяву.
Но вот тонким краешком, огненным языком на востоке облизывается небо. Приотворяется рот горизонта, видно лишь тонкий серп, нестерпимо полыхающий алым и золотым. Всё вокруг вздыхает, просыпается и тянется вперёд, забывая в бывшей тишине о невысказанном и неугаданном имени. Но и оно растёт, обратившись травинкой, былинкой, полевым цветком, растёт, внутри себя сохраняя собственную неспетость.
Крики птиц, дыхание пробуждённого ветра, шорох трав и листвы — всё обретает мелодию, ритм, чёткость, катится волной, эхом отражается от склонов холмов, грохочет и ворчит вдаль по долине. Огненный язык становится больше, яростно бледнеет, рассыпая по небесам ало-розовый румянец.
Росток имени качается вместе со всеми, но безмолвен, точно именно рядом с ним кто-то выключил звук. Всё в мире радуется, бежит и летит, а имя растёт и вызревает, пока не распускается красивым, но неизвестным цветком, трепещет под порывами утреннего ветра.
Прислушавшись к этому неясному шелесту, к тончайшему шёпоту эфемерных лепестков, ты — единственный, кто в этом мире пока лишён самого себя, — наконец-то слышишь первый звук, не оформленный буквой, первый вздох, который катится в твоей груди, впечатывается в сердечную мышцу, отдаётся протяжным стоном в причудливом инструменте позвоночника.
Это ещё не ответ, только частица вопроса, ещё не символ, но уже первых взмах кистью для каллиграфии. И скоро на чистейшей бумаге души проступает первый мазок. Не время рассматривать его, не время о нём размышлять. Цветок имени продолжает тянуться вверх, выпускает новые плети, обволакивает ствол выросшего рядом деревца, ползучей лианой бежит по его ветвям, выбрасывая один за другим бутоны.
В них запечатаны и спят иные звуки, иные знаки, и вскрывать нужно осторожно, иначе можно перепутать всё имя, и оно увянет, так и не прозвенев в наливающемся теплом воздухе утра.