Ведь это так просто — обрести имя.
========== 024. Рассказанная история ==========
Когда очередные слова пронзают насквозь, привкус крови на губах заставляет подняться с колен. Здесь, в этом сумрачном мире, нет более опасного оружия, чем слово. Нет ничего острее, ядовитее, ничего смертоноснее. И внутри меня сотни и тысячи орудий, которые готовы прорвать мою кожу, сломать мои кости, вырваться наружу с алыми каплями крови.
Я замираю на обрыве, под порывами холодного ветра, потому что знаю, следующий шаг заставит что-то внутри меня взорваться новыми фразами, обрывками рифмованных строк, даже отдельными словами… И это будет сродни самоубийству.
Дышать тоже надо как можно осторожнее, от каждого вдоха, который будет немного глубже обычного, они — спящие, грезящие изнутри — тоже сорвутся, прорвутся, рассыплются, а вместе с ними на куски разлечусь и я.
И есть только одна возможность спастись.
В этом холодном мире слово за словом я стараюсь сложить историю, выпуская острые клинки по одному, не все сразу, пусть даже иногда с губ слетают капли крови или кровавая пена.
Я выпускаю историю изнутри, из себя, из своего нутра, уже раскуроченного, изрезанного и больного.
***
…Где-то в иной реальности, где дожди были светлы, а ночи озарялись лунным сиянием, на краю леса жила хрупкая девочка, совсем одна. Она не была колдуньей или чем-то вроде, не водила дружбы с оборотнями или лесным народцем. Просто так вышло, что мать умерла, оставив ей только этот странный домик, почти развалюшку, так далеко от других людских селений, что был шанс позабыть собственное имя, пока хоть кто-то доберётся оттуда.
К людям девочку не тянуло, она и не думала о них, ведь всю жизнь видела только мать. Ей и в голову не могло прийти, что кроме них в целом мире был кто-то ещё, на них похожий. И оставшись в одиночестве, оплакав мать, девочка почти справедливо предположила, что осталась одна в целом мире.
Но что ей было делать? Она продолжала жить, собирать ягоды и сушить грибы, приносить хворост, чтобы обогреться позже, долгими зимними ночами. У неё была хижина и колодец рядом с ней, пара яблонь и несколько кустов смородины в маленьком саду. Она умела выбирать лекарственные травы и искать съедобные корни.
И она умела быть счастливой тем малым, что имела. А о другом она не могла даже и подумать. В сущности, из этого и росло её счастье.
***
…Задохнувшись колючим словом «счастье», я обессиленно опустился на землю. Рассказ только начался, внутри было так много неозвученных фраз. Чтобы унять желание раскашляться, я долго смотрел вперёд, в туман, клубящийся за линией обрыва. В туман, где история рождалась в материальном мире.
***
Девочка звалась Арэ. Имя это дала ей мать, и значения его Арэ не знала. Зато знала, как заготовить еды на зиму, как поёт рассвет, как плести ветра.
Она жила так спокойно и тихо, что природа принимала её за свою и ни один лесной зверь не боялся Арэ, ни одна птица не замолкала в её присутствии. И может, это тоже было счастьем.
Но однажды…
***
…Однажды отозвалось болью. Сколько раз это слово становилось толчком к развитию истории, сколько раз оно и приносило боль, разрушая привычную и слаженную жизнь. Я выпустил однажды и вытер кровь с губ. Пусть так.
Однажды.
***
В лесу не было дорог, лишь звериные тропы, луга не пересекали тракты, потому Арэ так удивилась, когда ранним утром услышала не пение птиц, а дробный перестук копыт. Так не скачет олень, так не проносится мимо быстрая лань.
Необычный звук заставил Арэ выйти на крыльцо. Она давно сбилась со счёта и не знала, сколько лет уже живёт в глуши без матери, но исполнилось ей двадцать два, и красота её — столь же простая и дикая, как само её житьё — расцвела именно этой весной.
Вскоре зоркие глаза разобрали, что по изумрудному лугу скачет дивной красоты зверь, несущий на спине кого-то ещё. Арэ знать не знала, что такими бывают кони, и что этот всадник — мужчина.
С трепетом и невинным любопытством наблюдала она за приближающимся необычайным событием, которое в её жизни меняло всё, что только там было. Но вот у крыльца конь резко затормозил, с боков его падали клочья пены.
— Здравствуй! — произнёс незнакомец, голос его был полнозвучным и приятным.
Арэ не сразу вспомнила слова — старый язык почти истёрся в памяти, ведь повторять его было не с кем.