— А кто тебя спрашивает? Каждый поступок человека влечет за собой последствия, не важно, благой или греховный. И никто не в силах предугадать, к каким результатам он приведет — к разрушению мира или к созиданию. Каждую секунду люди делают выбор, решая собственную судьбу и судьбы окружающих, и каждый их поступок предрешает будущее. Ты свой выбор сделал: вместо того, чтобы идти в храм по поручению матери и молить богов об удачном путешествии для отца, ты поддался искушению и решил отдохнуть. Ты встал на путь греха под названием «лень». И этот выбор сделал ты сам, никто его тебе не навязывал. Поэтому теперь ты будешь пожинать плоды собственных решений. Собственной слабости. Собственного выбора. И права просить пощады у тебя нет. Ведь человек, насыпавший себе в чай цианид и сделавший глоток, второго шанса не получит — почему же его должен получить ты, испивший из чаши греха? Ты виноват в том, что совершил, а значит, выбор сделан. Смирись, ведь сейчас в тебе говорит гордыня. А это еще один грех. Не менее страшный. Как думаешь, приведет ли он к чему-то хорошему?
Тишина. Снова. И снова мысли, путающиеся и отчаянно не желающие признавать реальность. Вот только впервые в жизни Савада Тсунаёши почувствовал, что выбора у него на самом деле нет, причем не только выбора, но и выхода. За него постоянно принимали важные решения, ему частенько не оставляли выбора, но всегда, даже в самой сложной и опасной ситуации он мог убедить себя, что всё будет хорошо и принятое решение пойдет на благо, а он сам не пострадает — по крайней мере, он не терял надежду на это. Он убеждал себя, что в принципе мог бы скрыться, сбежать, найти путь к отступлению, но всё же находил в себе силы продолжать борьбу и побеждать. А вот сейчас его поставили перед фактом, который вел не к благополучию, а к вечным мукам, и шанс на победу был крайне мал, но главное, ему дали понять, что к краху привел не чей-то поступок, а его собственный. И это опустошало. Если раньше он шел по проложенной другими людьми дороге к лучшему будущему, то сейчас ступил на путь, проложенный им самим, пусть и случайно, причем вел он прямиком в Преисподнюю. И это заставляло мышцы судорожно сжиматься, скручивало желудок тошнотой, ломило виски дикой болью. Просто потому, что сойти с этого пути Савада Тсунаёши уже не мог и понимал, что путей к отступлению нет — перед ним лишь одна дорога, и он обязан пройти ее. Обязан самому себе.
— А если я сумею избежать этого всего… Ну, не стану грешником? — прошептал Тсуна, и Лия горестно вздохнула.
— Попробуй. Тогда в итоге сумеешь избежать Ада. Но это слишком сложно, знаешь ли.
— Я не сдамся.
Карие глаза заполняла уверенность. Медленно, но верно разгоралось в них пламя отчаянной решимости, той самой, что зажигала на его лбу и руках чистейшее Пламя Предсмертной Воли. А девушка искоса, из-под полуопущенных ресниц смотрела на парня и печально улыбалась. Но внезапно с губ ее сорвались беззвучные слова: «Не поддаться соблазну почти невозможно». И Тсуна, не услышавший Стража, понял ее. Просто почувствовал, что в него не верят: ведь полные тоски черные глаза его уже похоронили.
— Я не сдамся, — повторил Савада и сел у костра. — Я выиграю. Может, я и не очень сильный, может, и ленивый, но я никогда не желал миру разрушения. И не пожелаю. Неважно, что сулят все эти знания, — разрушать мир я не хочу. Потому что это неправильно. В этом мире много зла, но есть и что-то хорошее, то, что окупает всю боль сторицей. Улыбки наших друзей, счастье родных, да просто детский смех! И уничтожать мир, где есть всё это, неправильно. Потому что тогда ничего не будет: ни зла, ни добра. А уничтожать добро глупо: на его могиле появится только зло. Я не очень умный и не особо понимаю, зачем развязываются войны, но я точно знаю, что не хочу развязывать их, даже если они приносят какие-то богатства или удобства. Потому что война уничтожает улыбки. А я этого не хочу.
— Думаешь, что проиграешь Книге, лишь позарившись на мировое господство? — вскинула бровь Лия, и в глазах ее проскользнула жалость. — Наивный. Смертных грехов семь, заповедей десять, и не только развязав войну, можно заработать билетик в Ад.
— Ну, тогда я просто постараюсь его не зарабатывать! — Тсуна улыбнулся, правда, несколько нервно и, почесав затылок, придвинулся ближе к огню. Скинув олимпийку, он осторожно начал ее просушивать и спросил: — А тебе не холодно?
— Нет, конечно, я же дух, — фыркнула девушка, чуть удивленно глядя на слишком уж быстро смирившегося с грядущими перспективами парня.
— Но ты сказала, что голодна, вот я и подумал, что, значит, и замерзнуть тоже можешь, — пробормотал Тсунаёши, покосившись на собеседницу.
Лия резко помрачнела и, отодвинувшись к стене, нехотя ответила: