«Она утянула его к дивному свету в озёрной глубине, в ту самую дыру, что ведёт в другие миры, и заплатила за это большую цену».
Я облила водой зазевавшихся рыцарей, охранявших вас, и Артур вновь покатился со смеху.
«Она потеряла связь со своей стихией и лишилась памяти. Но бессмертие осталось при ней».
Артур поймал меня за руку и притянул к себе. Несколько секунд столь редкого теперь уединения — от взглядов бдительной стражи нас укрывали раскидистые кусты жимолости.
«Ты свободна бывать везде, где пожелаешь. Ты можешь быть кем угодно, — вдруг сказал Артур. — Только возвращайся, Вивиан. Всегда возвращайся ко мне».
В полном самозабвении я не сводила завороженного взгляда с гигантской сцены, где беспрерывно сменялись декорации. Свадебный пир. Коронация. Бесконечная череда размытых будних дней. Победы и перемирия, богатство и процветание. Объявление о наследнике. Войны и междоусобицы. Заговор против королевы и последовавшая за этим смута. Измена и отмщение. Закат эпохи великого короля. Я смотрела, не отрывая глаз. Никогда в жизни я не глядела так пристально на что-либо, никогда еще с такой полнотой не отдавалась созерцанию, не погружалась целиком в собственные переживания. Вся моя жизненная сила словно сконцентрировалась, как в фокусе, в двух изумлённых зрачках.
«Легенды лгут. Правда, как всегда, туманна; хотя ни Артур, ни его люди не оказались ниже той славы, которую приобрели. Ибо всем известно, что всего на свете было девять лучших и достойнейших мужчин, и один из них — благородный король и завоеватель Артур Пендрагон. Он был причастен к бессмертию и тесно слит с совокупным временем; он следует за ним и будет следовать на всём его протяжении».
«Всё же она любила его?».
«Прекрасная богиня? — спросил Мерлин. — Она привела его к гибели и даровала бессмертие. Она сделала его королём и лишила королевства. Она зачитала брачную клятву и оставила его. Он был один из тех людей, которые любят всю жизнь, не столько потому, что те, кого они любят, остаются им постоянно верны, сколько потому, что раз, даже по ошибке, полюбив человека, они считают бесчестным разлюбить его. Для неё же разлюбить и полюбить в одно и то же время — значило полюбить вдвое сильнее, чем прежде».
«В конце концов, она вернулась к нему, как он просил. Она вернулась и забрала его с собой на дно».
«Он простит тебя, хотя ты не станешь просить прощения. Ты никогда не просишь. Ты порыв, грань божественного, радость, тоска, болезнь, небывалые достижения и мучения. Чаще всего — именно мучения. Ибо не дано тебе унять своей истомы».
Я завороженно следила за быстро меняющейся игрой красок над озёрной гладью. Первыми теряли свою сияющую белизну облака и постепенно начинали алеть. Потом, внезапно, из-за холмов поднялись тени и, будто осмелев, стали соединяться толпами, взмывая чёрной завесой из впадин ввысь. Но тут вдруг вершины гор озарились новым светом, более холодным и блеклым, и глядь — в ещё не померкшей лазури уже появилась луна. Круглым фонарем она повисла высоко над ложбиной между двумя самыми высокими горами, и всё, что лишь минуту назад было живописной картиной с ее многоцветьем, начало превращаться в силуэтное изображение, в контуры чёрно-белого рисунка с крохотными, смутно мерцающими звездами.
И вновь, как в давние времена, по лунной дороге плыла одинокая лодка, и было в ней двое: король былого и грядущего и озёрная фея. Король спал, а она пела ему:
А где мне взять такую песню —
и о любви, и о судьбе,
и чтоб никто не догадался,
что эта песня — о тебе?²
Настанет когда-нибудь день, — должен настать, — и великий король возвратится с новым Круглым Столом, у которого не будет углов, как нет их у мира, столом без границ между нациями, которые усядутся за ним для общего пиршества.