Брилл торопливо отыскала кресло и безвольно опустилась в него, когда глаза Эрика наконец отпустили ее. Ария подошла и молча забралась матери на колени, и они обе сидели тихо, как мыши, порабощенные исходящими от скрипки неземными звуками. Обняв дочь руками, Брилл склонила голову набок, положив щеку на макушку Арии.
Первые несколько тактов музыки, которая лилась из-под пальцев Эрика, не были похожи ни на одну мелодию, слышанную Брилл раньше: глубокие, богатые и запоминающиеся. Они проникали в самые темные глубины ее разума. Затем каким-то образом скрипка словно бы зарыдала, сетуя на что-то, и мысли Брилл невольно вернулись к прошедшему в больнице дню.
И когда ее веки, трепеща, опустились, плач скрипки медленно угас за иными звуками: стоны израненных тел и избитых душ наполнили ее сердце. Тело Брилл оцепенело, когда стенания стали громче. Причитая в каждом уголке ее разума, стучась в стенки ее черепа, они кричали, кричали…
Словно издалека слыша мягкую, полную боли музыку Эрика, Брилл заставила себя открыть глаза раньше, чем в ее голове возник образ забрызганных кровью стен. Дрожь, начавшаяся в глубине ее живота, распространялась по телу, пока ее руки не затряслись мелко на плечах Арии.
Глубоко вздохнув, Брилл остановила дрожь в руках и вернула себе спокойное выражение, изгнав прочь все темные мысли. Ее лицо разгладилось, и музыка Эрика, перешедшая теперь в успокаивающую и нежную мелодию, медленно начала стирать ужас этого дня.
Брилл подняла глаза и вздрогнула, когда обнаружила, что пристальный взгляд Эрика сосредоточен на ней. Он лениво вывел последнюю ноту, словно не желая с ней расставаться. Эрик завершил песню последним взмахом смычка и опустил скрипку. Забавно, но Брилл только сейчас заметила, как тяжело он дышит. Как будто усилие по извлечению музыки из разума утомляло его тело.
Будучи не в восторге от интимности взгляда Эрика, устремленного на нее в тишине этого мига, Брилл быстро захлопала в ладоши.
— Это было чудесно, Эрик, — сказала она с воодушевлением, в то время как Ария одобрительно улюлюкала.
Затем Ария спрыгнула с ее коленей, в восторге вскинув руки вверх.
— Ты т-так же х-хорошо играешь, как дядя Ко-Ко-Конн… — вопила она, слишком возбужденная, чтобы осознать тот факт, что не может закончить предложение. Подбежав к Эрику, она схватила его за штанину, затолкав в рот большой палец и широко ухмыляясь.
Вставая, Брилл молча улыбнулась, видя, как Эрик неловко отодвигается, стараясь уклониться от внимания ее дочери. Он явно не привык иметь дело с детьми, но, даже несмотря на это, у него был природный дар к общению с ними. Кажется, он обладал множеством талантов, о которых она и не подозревала.
Коннер со смехом хлопнул себя по коленям и вскочил на ноги.
— Превосходно! Будь я проклят, если вы не стали бы мне серьезным соперником, если бы мы вздумали состязаться в игре. Я многие годы не слышал ничего столь же оригинального. Вы были скрипачом в оперном театре?
Застигнутый вопросом врасплох, Эрик скрыл свое удивление под очередным сердитым взглядом.
— Не понимаю, какое вам дело до этого? Я…
Внезапно Брилл кашлянула, приподняв бровь и послав в его сторону красноречивый взгляд. Вышедший из себя Эрик раздраженно захлопнул рот и сузил глаза: желваки на скулах выдавали его досаду. Брилл хотела быть уверенной, что он сдержит слово и будет вести себя воспитанно, даже если для этого ей придется следить за каждым его шагом.
Эрик неохотно повернулся и вернул скрипку Коннеру, обращаясь с ней бережно даже в таком состоянии.
— Нет, я не был скрипачом в Опере, — процедил он сквозь зубы; его спина и плечи закостенели в усилии сдержать застрявшие в глотке ехидные комментарии. Медленно, словно воздух, выпускаемый из баллона, Эрик заставил себя расслабиться. Его губы изогнулись в усмешке вида будь-проклят-этот-мир. — Я был, скорее, консультантом тамошних директоров, — сказал он, и усмешка превратилась в небрежную улыбку.
Коннер кивнул и закатил глаза.
— А, директора! Я бы предпочел работать в яме с ядовитыми змеями. Как вы это выдерживали?
Внезапно лицо Эрика озарилось широкой ухмылкой, словно обсуждение отвратительных директоров наконец-то разбило лед между двумя музыкантами.
— Мне едва удалось остаться в здравом рассудке, уверяю вас.
Коннер ответил на это неистовым хохотом и сердечно похлопал Эрика по спине. И если бы кто-либо в этот момент наблюдал за лицом Эрика, становилось ясно, что мужчина не был полностью уверен, что ему думать об этом дружеском контакте.
— Однако у вас прекрасное чувство юмора для такого брюзгливого старикашки, — добавил Коннер; в его глазах плясали чертенята.