Ненависть к матери, которую я к ней питала… Наверное, это ни с чем не сравнится. Я ненавидела её гораздо сильнее, чем кого-либо ещё. Сильнее, чем отчима; сильнее, чем всех своих одноклассников, вместе взятых! «Мама»… По идее, это слово должно вызывать, лишь, тёплые и светлые чувства. Слово «мама» должно быть самым любимым на свете! Но… не для меня. У меня это слово ассоциировалось с пьянками, руганью, тумаками, затрещинами… Ни о какой материнской заботе и ласке не было и речи. «Мама»… Я само это слово ненавидела!
- И какую же часть тела своего отчима ты хочешь презентовать своей мамочке? – поинтересовался Джек.
- Голову, – почти без раздумий ответила я. – Пальцы, руки, ноги… Они могут принадлежать кому угодно, а голову… голову не спутаешь ни с чем. Узнаваема сразу (если не изуродована, конечно). Ой! – я вспомнила, как выглядит голова моего отчима – с выколотыми глазами и ещё, после всего, отданная на растерзание Джеку. – А мама «папочку-то» узнать сможет?
- Ты ей в этом поможешь, дорогая! Оставишь записку, с указанием на то, кому эта голова принадлежала!
- Точно! – я тут же загорелась идеей сочинения записки. – Чтобы такого написать, поинтереснее… – я забралась с ногами на кровать, прихватив с собой бумагу и ручку, с намерением предаться писательскому мастерству.
Но, сделать мне этого не дали. Зашёл Жозеф и сказал, что к нам, снова, пришла полиция, опрашивать. И, снова, мне пришлось часами рассказывать одну и ту же легенду, изображать несчастную измученную девушку и плакать, плакать, плакать… В конце, своими красными глазами и опухшим носом, я могла напугать любого маньяка, забыв о своём лице!
- Как же я устала! – с порога заявила я, зайдя в фургон. – Как же устала изображать жертву перед этими тупыми полицейскими! Хотя… у меня даже плакать получилось! Похоже, во мне, на самом деле, умерла прекрасная актриса! Кстати, говоря, я тут вспомнила… Джек, ты же говорил, что тот, кто заточил тебя в лесу, находится в этом городе. Так, когда ты собираешься с ним разобраться, наконец?
- Тебе так не терпится увидеть ещё чью-то смерть?! – хмыкнул Джек.
- Не то, чтобы… Мне просто интересно. Мне интересно увидеть того человека, который смог совершить подобное. Он же, получается, какой-нибудь маг или экстрасенс? Никогда подобных людей не видела!
- Мне кажется, Амелия, или я слышу восхищение в твоём голосе?! – мгновенно переменилось настроение Джека с благодушного на злое.
- Нет, что ты! Это, вовсе, не так! – поспешила я его заверить. – Это не восхищение! Это как… как интерес к диковиной зверушке, которую ты никогда не видел, только и всего! Ни о каком восхищении здесь и речи быть не может!
- Неужели? Ты, абсолютно, уверена, что это так, Амелия?
- Да, – твёрдо ответила я.
- Не верю! Я в это не верю, Амелия! – взгляд его злых чёрных глаз прожигал не хуже раскалённого железа.
Я поёжилась. Я начала понимать – в чём дело. Плевать сейчас Джеку было – действительно ли в моём голосе было восхищение или нет. Ему просто нужна была причина, чтобы сорваться. День - это его самое ненавистное время, когда он почти не имеет возможности убивать. Мне даже казалось, что светлое время суток клоун ненавидит с такой же ненавистью, с какой я ненавидела свою мать. Может, и не слишком удачное сравнение, но мне на ум приходило только оно. День… это время нагоняет на Смеющегося Джека его главного врага - скуку. а чем он может её развеять, без возможности убить кого-то? Конечно же, моим истязанием. Я не была против этого. Я даже не понимала - зачем Джек искал причину для этого, если он мог просто это сделать?
- Джек… Перед тем, как ты начнёшь, могу я кое о чём попросить тебя?
- Попросить?! Меня?! Интересно, о чём?! Может, о том, чтобы не быть с тобой слишком жестоким, Амелия?!