— Пане Маковски, да что же это вы? — порхал над разгневанным мужиком шинкарь. — Успокойтесь, Белобога ради!
— Да ты хоть слышал, чего обо мне этот пес запевал? — гневным ревом ответил ему пан, сверкая налитыми кровью глазами. Несчастного скомороха он выпустил. Однако долго домбрысту радоваться свободе не дали: верные панские помощники тут же подхватили его под белы рученьки, оставаясь совершенно глухими к тихим мольбам и просьбам музыканта.
Шинкарь потер залысину, стараясь не смотреть в лицо пана Маковски. Знал, небось, что там про него мог спеть изрядно осмелевший музыкант, а потому молчал, пытаясь подобрать нужные слова. Супротив самого пана мытаря он идти никак не мог.
— Не слышал, но коли, обидел чем, то завтра же и накажем, пане, — наконец произнес шинкарь. — Не сейчас, не в чернобогово время, пане наказывать.
От упоминания имени падшего бога пан Маковски заметно протрезвел. Как и всякий житель приграничья, был он забобонным сверх меры. Икнув, он тут же сел на стул смиренно, приказав:
— Тюльку не отпускать. В погреб его киньте. Завтра поутру будем разбираться с ним. А сейчас спать.
Мужики кивнули, шинкарь тут же, встрепенувшись, повел достойных мужей и присмиревшего Тюльку на кухню, к погребу.
— Пойдемте, панове, я приготовила вам комнату, — позвала девчушка Юрия и Женса.
Спутники, переглянувшись, поднялись, последовав на второй этаж за своей проводницей. В конце концов, к ним проделки скомороха Тюльки отношения не имели.
Комментарий к Глава 37 Охотник путешествует
Сбитень - старинный восточнославянский напиток из воды, мёда и пряностей, в число которых нередко входили лечебные травяные сборы.
========== Глава 38 Охотник становится монстром ==========
Юрий предполагал, что после долгой дороги проснется поздно. Однако же пробуждение по утру следующего дня вышло на редкость ранним. Протянувшись на мягкой кровати, парень сладко зевнул, рассматривая потолок. Ничего интересного он там не увидел, а потому поспешил подняться.
Сквозь просторное окно, зашторенное чистой занавеской, пробивался яркий свет и открывался красивый вид на дорогу. Подойдя, Юрий с улыбкой подметил мальчишку - пастушка, уже гнавшего на выпас стадо коровок. Парнишка что-то бойко насвистывал, активно работая кнутом. Рядом носился небольшой пес, то и дело сбегая с дороги в траву.
Парубок и сам не заметил, как начал улыбаться. Этот незнакомый ему ребёнок очень сильно напоминал Юрию его самого. Такой же босоногий, худосочный и чумазый. Но при этом такой счастливый.
Вот, калитка со двора трактира приоткрылась и на дорогу выскочила уже знакомая Юрию девчушка-служанка, украдкой озираясь. В руках она держала туго завязанный узелок. Завидев её, пастушок остановился, заулыбался.
Девчушка же украдкой подскочила к нему, сунула в руки принесенное, и отчаянно краснея, засеменила обратно в трактир. Пастух попробовал окликнуть её, но затем, опустив голову, поплелся прочь, прижимая к груди сверточек.
Юрию смотреть резко расхотелось. Он отошёл от окна, натянул рубаху, пригладил стоящие торчком волосы и вышел.
Внизу было людно. Пара стариков с интересом следили за трапезой охотника. Женс, облачённый в блестящий доспех, не спеша завтракал, словно бы и не замечая пристального внимания, которое ему оказывали. Юрий направился к нему, невольно прислушавшись к голосам, доносящимся с кухни:
- Опять кормишь этого заморыша! Сколько раз тебе говорить, чтобы не лезла к этому собаке!? - гремел шинкарь.
- Я ничего не…
- Не желаю слушать. Ещё раз увижу - выпорю и тебя и его! А теперь иди!
Дверь приоткрылась. Девчушка мышью выскочила, подхватила поднос, поставила на него чарки и пару мисок с похлебкой, побежав к мужикам.
- Что, Сонька, опять Лелю помогаешь? - усмехнувшись, молвил один из сельских, пригубив чарку. - На кой он тебе сдался, сирота безродный?
- И ничего я не помогаю! - побледнев, ответила девчушка, бахнув поднос на стол. Чарки жалобно тренькнули, подскочив. Часть сытной похлёбки продлилась на стол.